мере было. А потом вдруг — раз, и ничего нет. Как тогда, с Эванджелиной. Пропала, и ни слуху ни духу.
Постукиваю пальцами по столу. Я не во всем согласна с Хейвен, но спорить не хочется.
— Наверное, я просто не понимаю, в чем смысл. Вот скажи, зачем привязываться к чему-нибудь, если: а) это все равно не навсегда и б) жутко больно, когда все заканчивается. Раз у всего на свете есть начало, середина и конец, тогда зачем вообще напрягаться? Какой смысл, если в итоге все равно приходишь к финалу?
Она сдувает челку с глаз и смотрит на меня.
— Я имею в виду не саму по себе смерть… — Хейвен кивает на кошку. — Хотя все там будем, как ни трепыхайся.
Я смотрю на них с Амулетиком и киваю, словно это и ко мне относится. Будто я так же, как все, жду своего часа в длинной печальной очереди.
— Я говорю о смерти в метафорическом смысле. Типа «ничто не вечно», понимаешь? Это ведь правда, ничто не существует вечно. Вообще ничто.
— Но, Хейвен…
Едва я успела начать, как Хейвен взглядом приказывает мне заткнуться.
— Слушай, только не надо мне впаривать всякую чушь: мол, у всего есть светлая сторона и тому подобное.
Под взглядом Хейвен мне невольно становится не по себе. Неужели она что-то знает и хочет меня вызвать на откровенность? Нет, когда я, переведя дух, снова решаюсь на нее взглянуть, становится ясно, что она сражается со своими собственными демонами.
— Не выйдет насчет светлой стороны! Разве только ты собиралась сказать «Бог» или «вселенская любовь», но я же сейчас не об этом. Вот посмотри: Амулетик при смерти, мои родители на грани развода, и, скажем честно, у нас с Джошем рано или поздно тоже все закончится. Так если все настолько неизбежно… — Хейвен вытирает рукой нос, — то я предпочитаю сама контролировать ситуацию. Лучше уж я сама назначу срок. Бросай, пока тебя не бросили, и все тут. Мы только две вещи знаем наверняка: а) все закончится и б) кому-то обязательно будет больно. Так почему этим кем-то должна быть я? — Хейвен отворачивается. Из носа у нее течет, губы кривятся. — Запомни, с этой минуты я — Тефлоновая девочка. От меня все отскакивает, ничего не прилипает.
Я чувствую, что Хейвен что-то недоговаривает, ну ладно — попробую поймать ее на слове.
— Знаешь, а ты права. Ты совершенно права. — Хейвен удивленно вскидывает голову. — Ничто не вечно. — Кроме Романа, Деймена и меня. — И у вас с Джошем, наверное, все рано или поздно закончилось бы, ты опять права, — и не потому, что все заканчивается, а просто так уж бывает. Как правило, школьные романы заканчиваются после выпускного.
— Ты о вас с Дейменом тоже так думаешь? — Хейвен пристально смотрит на меня, пощипывая одеяльце, в которое завернута кошка. — Что у вас все продлится не дальше выпускного бала?
Я сжимаю губы и отвожу глаза. Знаю, я самая неумелая врунья на свете.
— Я… стараюсь об этом особо не задумываться. А сейчас я другое хотела сказать. Если что-то заканчивается, это еще не значит, что все плохо и что кому-нибудь должно быть больно. Это уже случилось, и каждый шаг подводит нас к следующему. Если все время прятаться от боли, мы вообще ни к чему не придем!
Хейвен чуть заметно кивает, как будто понимает о чем я, но до конца согласиться со мной не может.
— В общем, делать нечего — надо идти вперед и надеяться на лучшее. Кто знает, может, по дороге еще и научимся чему-нибудь. — Я чувствую, что не очень-то убедила Хейвен. — Понимаешь, нельзя отказываться от чего-то только потому, что оно рано или поздно закончится. Все равно это нужно прожить от начала и до конца, иначе не сможешь идти дальше. — Ох, мне бы немножко больше красноречия… Ну, делать нечего, будем работать с тем, что есть. — Подумай сама: если бы ты не подобрала тогда свою кошку, если бы ты не сказала «да», когда Джош предложил встречаться — сколько прекрасных моментов ты бы упустила в жизни!
Хейвен смотрит на меня и явно хочет возразить, но не произносит ни слова.
— Джош такой славный, и он с ума по тебе сходит. По-моему, рано еще выбрасывать его за борт. И потом… — Я продолжаю говорить, хоть и знаю, что Хейвен слушает, но не слышит. — Нельзя принимать такие решения в минуту стресса.
— А если человек уезжает? По-твоему, это достаточная причина?
— Джош уезжает? — Ничего себе новость…
Хейвен мотает головой и почесывает кошку между ушами.
— Не Джош. Я. Папа собирается продать дом, только ни фига не желает это обсуждать ни с Остином, ни со мной.
Меня терзает ужасное искушение заглянуть к ней в голову, но я же дала себе слово — не нарушать личное пространство своих друзей.
— Я знаю одно: в разговорах родителей без конца всплывает выражение «стоимость перепродажи». Ты понимаешь, что это на самом деле значит? В следующем году я буду учиться в другой школе. И на выпускной пойду с другим классом. Я вообще буду жить в другом штате!
— Я этого не допущу! — говорю я, глядя ей в глаза. — Ты не уедешь! Ты должна закончить школу вместе с нами…
— Спасибо, конечно, только вряд ли ты сможешь этому помешать. Тебе не кажется, что от тебя тут мало что зависит?
Я смотрю на них с кошкой и думаю о том, что от меня очень даже много зависит. Найти противоядие для Деймена мне, может, и трудно, а вот помочь лучшей подруг остаться жить по прежнему адресу и спасти ее кошку? Да не вопрос! Я многое могу сделать. Многое. А сейчас я просто смотрю на Хейвен и говорю:
— Мы что-нибудь придумаем. Положись на меня! Хочешь, поживи пока у нас?
Я киваю, как будто это реально, хотя Сабина в жизни не согласится. И все-таки нужно чем-то утешить Хейвен. Не могу же я сказать, что задумала на самом деле.
— А можно? — прищуривается она. — Правда?
— Конечно. Для тебя — все, что угодно.
Шмыгнув носом, Хейвен встряхивает головой.
— Сама знаешь, я тебя не стану ловить на слове, а все-таки приятно, что и в трудную минуту ты по- прежнему моя лучшая подруга.
Я смотрю на нее с сомнением. Всегда считала, что ее лучший друг — Майлз.
— Ну, вы с Майлзом, — смеется Хейвен. — У человека могут быть два лучших друга? Один запасной! — Она снова вытирает нос. — Скажи честно, кошмарный у меня вид?
— Совсем не кошмарный. — Я не могу понять, с чего она вдруг озаботилась своей внешностью. — Грустный у тебя вид — это совсем другое. Да какая разница?
— Такая! Мне сегодня наниматься на работу. Не могу же я идти на собеседование с такой физиономией? И Амулетика с собой взять не могу.
Я смотрю на кошку. Ее жизненная энергия понемногу убывает. Нужно действовать, пока не поздно.
— Оставь у меня. Я сейчас вроде никуда не ухожу.
Хейвен колеблется — можно ли мне доверить умирающую кошку? Я ободряюще улыбаюсь и беру у нее из рук Амулетика.
— Серьезно, делай что нужно, а я с ней посижу.
Хейвен нерешительно смотрит на меня, на кошку, потом начинает рыться в своей громадной сумке, вытаскивает карманное зеркальце и, послюнив палец, стирает потеки туши со щек.
— Я быстро! — Она хватает карандаш и подводит глаза жирной черной линией. — Вернусь через час, самое большее — через два! — Вслед за карандашом из сумки извлекаются румяна. — Ты ее, главное, держи на руках и дай воды, если вдруг захочет пить. Только вряд ли она захочет. Она теперь вообще почти ничего не хочет.
Хейвен кое-как мажет губы блеском, поправляет челку, вскидывает сумку на плечо и бросается к двери. Уже сидя в машине, она оборачивается ко мне:
