Настоящему бою на мечах стали учить только на второй месяц, когда все ученики изрядно поднаторели махать железкой по воздуху и болвану. Тогда-то Леший и понял, что это такое, когда по голому телу бьют мечом, пусть даже завернутым в тряпки. Потом частью снова привык, а до тех частей, которые не смогли привыкнуть, старался оружие противника не допускать.
А потом Митяй начал тиранить учеников своими методами. Как он сам не раз выражался, «если человек не чувствует прием на своей собственной шкуре, он его и на другом человеке никогда не сделает как надо.» Руководствуясь этим принципом, он раз за разом швырял учеников на землю хитрым броском или попросту сбивал коротким, но мощным тычком кулака. И действительно — на своей шкуре приемы усваивались легко и быстро.
Здесь Лешему стало несколько легче. На костяшках его кулаков еще дома наросли твердые мозоли, и кожаный мешок он молотил без последствий, в отличие от некоторых других, которые поначалу сбивали кулаки до крови.
Вообще же среди остальных купеческий сын не особенно выделялся. Это на родной улице он был первым, а здесь, в городке, когда вокруг были сплошь первые парни на своих улицах, Ратибор уже не казался могучим и непобедимым. Тот же Чурила, к примеру, нередко повергал новгородца наземь, ибо, уступая ему в силе, превосходил в скорости и вдобавок, быстрее учился новому.
Как только на реке исчезли последние льдины, наставники немедленно принялись натаскивать учеников биться на кораблях. В их распоряжении были две старые ладьи, спешно спущенные на воду. Всех юношей разделили на два отряда, один возглавил Хельги, другой — Митяй, и пошла потеха. Парни рубились тупыми мечами и секирами, так что звон стоял до самого Киева, раз за разом сталкивали друг друга в воду, выплывали и снова лезли на борт…
А летом завел себе Ратибор нового друга. Случилось это так…
Каждую неделю Митяй Молния категорически отказывался тренировать учеников и целый день валялся на кровати в своей комнате или занимался совершенно непонятными вещами — например, накрывал голову вышитым платком и подолгу так стоял. Называл он такие дни «субботами». Хельги по этому поводу всегда страшно ругался, говоря, что у Митяя семь суббот на неделе, но тем не менее тоже ничего не делал. Так что дружинники были предоставлены самим себе, шли в Киев и гуляли там, где хотели.
Леший обычно гулял либо по оружейному ряду (очень любил глядеть на оружие, прикидывать его по руке… и по карману), либо по ярмарке, где торговали разными безделушками и всегда хватало красивых девок. Правда, после той памятной истории в Новгороде Ратибор был в сердечных делах очень осторожен… но осторожность осторожностью, а за погляд ведь денег не берут!
Вскоре он заметил, что там же часто прохаживается какой-то парень, ненамного старше самого Ратибора и явно воин, но не из младшей дружины, а больше похожий на богатыря. Еще через день Леший вспомнил, что видел его на княжеском пиру. Тогда же новгородец решил подойти и познакомиться.
— Гой еси, — вежливо сказал он однажды, чуть не столкнувшись с тем юношей в тесном проходе.
— И ты, — кивнул тот. — Что надо-то?
— Ты не из старшей дружины ли будешь?
— А ты с чего взял? — прищурился парень.
— Видел, — коротко ответил Ратибор.
— И впрямь оттуда. Меня Алешей звать, но все больше Лешаком зовут. По прозвищу Попович.
— Лешаком? — обрадовался Ратибор. — так ведь и я по прозвищу-то Леший! А звать Ратибором. Это ж выходит, мы почти тезки?
— Выходит, так, — немного удивленно сказал Попович. — А пойдем-ка обмоем такое событие…
С того дня каждую субботу Леший шел на рынок, встречал там Поповича, и они закатывались в ближайшее питейное заведение. Постепенно кметы подружились окончательно, в чем неоднократно заверяли друг друга после весело проведенных вечеров. Надо сказать, что, после того, как Леший приплелся однажды в длинный дом на бровях, наставники подняли его на следующий день раньше всех и вместо опохмела заставили бегать вокруг двора до одурения. Пережив такое, Ратибор стал весьма умерен в выпивке и позволял себе ровно столько, сколько нужно было, чтобы с утра голова не трещала. Но это обстоятельство дружеским попойкам ничуть не мешало, а наоборот, помогало, не давая перейти в пьянку. Кроме того, выпив, Попович становился необычайно словоохотливым и все норовил рассказать в очередной раз о своей славной победе над неким Тугарином. При этом у него каждый раз получалось, что Тугарина он сначала повстречал в чистом поле, победил в честном бою и убил, а потом встретил его же на княжьем пиру, вызвал на поединок и еще раз убил. Эту в высшей степени запутанную историю знал, пожалуй, весь Киев, так что, стоило Лешаку Поповичу открыть рот и произнести: «Это еще что! А вот как я убил Тугарина…», как все, сидевшие в корчме, немедленно начинали хохотать.
Но так расслабиться Ратибор позволял себе (а вернее, наставники позволяли ему) только по субботам. В остальные же дни он усердно постигал премудрости военной науки: учился драться, владеть конем в бою (а это оказалось не так просто: конь — зверь глупый и необыкновенно пугливый, и даже к свисту стрелы его нужно приучать, а то на бранном поле испугается, понесет — и пропал богатырь ни за пучок репки), управлять ладьей — вдруг пригодится, прятаться за кустами, деревьями и даже кротовьими кучками — разведка на войне первое дело.
В таких вот занятиях прошел год. К его концу Леший окончательно освоился с военным бытом и даже начал потихоньку считать себя богатырем. Он по-прежнему был не лучше и не хуже прочих, поэтому мог надеяться на то, что по окончании обучения его возьмут в отряд и дадут боевое задание. Но его мечте суждено было сбыться несколько раньше, чем он мог ожидать. Собственно, раньше даже, чем мог ожидать любой…
Тот день начался необычно. Когда ученики вышли на утреннюю зарядку, их загнали обратно в дом. Затем Хельги вышел вперед и сказал:
— Пришли вести. Посылают нас нынче к древлянам дань с них собирать. А древляне что-то неспокойны в последнее время. Как бы не получилось у нас войны вместо посольства.
Гомон недоумевавших воинов мгновенно стих. Древляне — дикий народ, усмиренный в свое время княгиней Ольгой, но не покоренный до конца даже воинственным Святославом, народ, среди которого, по слухам, еще попадаются оборотни, — такой народ был опасным противником. Коли уж так вышло, что и война возможна, то почему посылают туда младшую дружину? И вдобавок, где это видано, чтобы на полюдье не сам князь ездил? В этом смысле Чурила и задал вопрос. И получил ответ:
— Ныне князь Владимир с дружиной на южных рубежах. То ли со степняками воюет, то ли с другим князем не поделил чего — нам все едино выходит к древлянам идти.
Но что бы ни думали дружинники по этому поводу, а приказ князя есть приказ князя, как ни крути. Так что принялись воины готовиться. Посольство — дело серьезное, не просто съездить надо, а так, чтобы перед чужим племенем в грязь лицом не ударить. К тому же, многие откровенно радовались, что, может, выйдет случай повоевать.
И вот морозным утром кметы — теперь уже самые настоящие кметы — ровным строем выехали из ворот городка, направляясь на север, в древлянское Чернолесье.
За плечом Ратибора всходило солнце. Холодный воздух приятно пощипывал нос. На душе новгородца было так же безоблачно, как и на синем небе над головой. Настроение хозяина передалось и игривой кобыле-трехлетке, и она то и дело норовила встать на дыбы или пыталась выплюнуть удила, при этом поворачивая голову и кося на седока веселым глазом.
— Радостно? — неожиданно спросил знакомый голос из-за плеча. Ратибор повернулся и увидел Лешака Поповича. Сын служителя чужого бога как ни в чем не бывало ехал рядом.
— А ты-то как здесь? — вместо ответа поразился новгородец. — Ты же в старшей дружине, тебе рядом с князем место!
— Так уж вышло, — уклончиво ответил Алеша и поспешно отъехал подальше, оставив Лешего с чувством недоумения и подозрением, что дело тут нечисто.
Выехав на большую дорогу, воины сразу же разрушили строй (разумеется, с разрешения наставников, поважневших за короткое время немерено и велевших теперь именовать себя не иначе как воеводами или
