и побледнел, словно все это время не выходил на вольный воздух. Зато в глазах его появился какой-то особенный блеск.
Едва взглянув на молодого воина, Ратибор птицей слетел с седла.
— Подосён! Друг! Вот и свиделись! Я смотрю, ты теперь богатырь? В почетном карауле?
— Провалился бы он к Ящеру, этот почет, — от души пожелал Подосён, хотел было плюнуть, но потом решил не тратить слюну зря, и без того во рту почти сухо. — Стой тут и в жару, и в снег, и в дождь… Ты-то здесь какими судьбами?
— По делу, — помрачнел Ратибор. — Тут у вас, говорят, что-то странное случилось, вот Волх меня и прислал узнать, что именно.
— Слушай, Ратибор, — спросил новоиспеченный воин, когда они шли через двор к крыльцу терема, — а что это ты такой бледный? Все лето жара стоит, мы тут все черные ходим, словно закоптились, а ты будто и под солнце не выходил!
— Да пожалуй, что и так, — согласился Леший. — Все это время меня Волх Всеславьевич ведовству учил. Так что я теперь не просто воин, а еще и волхв немножко. А волхвы все больше в темноте орудуют. Как учитель мой часто говорил — темные дела совершаются во тьме. Уж коли полгода в подвале просидишь — не то что бледным станешь, а и вовсе на умруна похож будешь.
— Так ты теперь и колдовать умеешь? — восхищенно спросил Подосён. — Потом, как от князя вернешься, непременно все расскажешь.
Леший молча кивнул и вошел в терем. Глаза его, привыкшие к полумраку, теперь отдыхали от яркого дневного света. Князь обещал принять в гриднице, так что новгородец направился именно туда.
Первое, что заметил Ратибор — это была страхолюдная морда Белояна. Волхв сидел у стенки и время от времени сторожко поводил ушами.
— Гой еси, — поклонился Ратибор.
— И ты здрав буди, — отозвался Белоян. — Вовремя ты все делаешь, сыне купеческий.
Этого Ратибор не понял и на всякий случай недоуменно улыбнулся.
— Как только осень без меры затянулась, — пояснил Белоян и закрыл глаза, — так ты сразу… порешил в дружину к Владимиру пойти, а по дороге Жар-птицу погубил и зиму привел. Как только посольство в безвыходное положение попало — так именно тебе, а не кому иному… видение было. И сейчас вовремя явился. Может так статься, что в тебе большая нужда будет, чем в учителе твоем, Волхе Всеславьевиче.
— Да что случилось-то? — почти закричал Ратибор.
— Не торопись так, — Белоян, словно и не он только что дремал, легко поднялся с лавки. — Сейчас князь придет, при нем и говорить будем. Владимир решит, что тебе можно знать, а что лучше не стоит.
— Стоит ему знать все, — твердо сказал князь, входя в гридницу. — Говори, Белоян, у тебя это лучше получается.
И вот что он рассказал.
В гриднице шел пир, как обычно, горой. Добрыня Никитич, не так давно вернувшийся из похода, где в одиночку справился со змеем, рассказывал о своем подвиге. Добрыня Малкович, дядя Владимира, не любивший молодого богатыря, исходил черной завистью, но ничем похвалиться не мог, а потому молчал.
— И вот тогда он мне как даст хвостом по руке, чуть не сломал, — увлеченно рассказывал Добрыня. Волшебная чаша у него в руке оставалась полной, так как говорил богатырь пока что чистую правду. И Никитич постоянно из нее отхлебывал, так что уже не совсем связно мог изъясняться.
— А меч он у меня еще раньше выбил, так что никак я его достать не могу. Ну, тогда я вперед, срываю с головы шлем, песка туда — и змею в глаза. Он пока проморгался, я до меча дотянуться успел…
Владимир одобрительно слушал. Добрыня ему нравился. Горячий, но не до безрассудства, хвастливый, но в меру. Некоторое время назад Никитич собирался присвататься к Забаве Путятичне, родственнице Владимира. Для этого ему взбрело в голову непременно совершить подвиг. Потому Добрыню и понесло на змея. Крылатая тварь устроила себе логово неподалеку от Чернигова. Откуда змей залетел — непонятно, но коров и прочий скот он жрал ежедневно, иногда прихватывая и зазевавшегося пастуха. Добрыня же сумел положить конец этому безобразию.
И в этот самый момент окошко гридницы, закрытое дорогим ромейским стеклом, со звоном разлетелось на мелкие осколки. Богатыри повскакивали с мест и подбежали к пострадавшему окну. Владимир вздохнул, вспомнив, что в позапрошлом году это самое окошко выбил Соловей-разбойник, а не так давно оно снова пострадало от несдержанного Ильи Муромца, когда тот разозлился на князя за неуважение и принялся разносить его подворье в мелкие дребезги при помощи лука и палицы. И вот теперь опять…
— Никого, — констатировал Добрыня Никитич, мигом протрезвевший.
Белоян, до тех пор сидевший спокойно, внезапно встал и показал пальцем на что-то почти под потолком гридницы.
Там торчала стрела. По длине она не уступала короткому копью, а оперение ее было ярко-синим. Для простой стрелы необычно.
Не дожидаясь слуг, богатыри немедленно поставили одну на другую три лавки, а затем один из них выдернул стрелу из стены.
— Эй, а здесь руны! — воскликнул он, забыл от удивления, что надо придерживаться за стенку, и чуть было не рухнул на пол.
Владимир, которому подали неизвестно откуда прилетевшую стрелу, не смог ничего разобрать в путаных знаках, вырезанных на древке. Тогда стрелу передали Белояну.
Волхв некоторое время смотрел на неизвестные знаки, потом вздохнул и сказал:
— Это послание. Таким иногда обмениваются между собой волхвы. Надо сжечь стрелу, и тогда мы узнаем, что хотел сказать тот, кто ее прислал.
У Добрыни почему-то оказалось с собой огниво. Отломив странной формы наконечник, он поднес огниво к палочке и высек искру. Дерево занялось очень быстро, но вместо того, чтобы вспыхнуть, начало дымить. Более того, дым не стремился к потолку, а скапливался где-то посередине, принимая все более и более отчетливые очертания. Никитич поспешно бросил стрелу на пол и отошел подальше.
А облако дыма постепенно превратилось в огромного — до потолка — змея. Самого обычного… почти. Там, где у простого змея могучее туловище плавно переходит в гибкую шею, украшенную зубчатым гребнем, у этого оно разветвлялось, переходя в три шеи. Да, у змея, появившегося из облака дыма, было три головы.
Средняя голова покрутилась в воздухе, отыскивая взглядом князя, затем ее пасть раскрылась, и откуда-то из глубины дыма зазвучал негромкий низкий голос:
— Владимир! Я иду на твою землю. Со мной неисчислимые полчища степняков, признавших меня своим богом. Тебе меня не одолеть. А потому даю тебе три месяца на то, чтобы ты приготовился достойно встретить своего нового повелителя. Если мне понравится твое угощение, я, может быть, оставлю тебя в живых.
Остальные две головы хрипло рассмеялись, а затем змей расплылся в воздухе, превращаясь в обычное дымное облако. На том месте, где только что лежала стрела, осталось лишь немного пепла.
— Вот такое дело, — закончил Белоян. — По этому поводу и решили мы посоветоваться со всеми знающими людьми.
— Постой, постой, — нахмурился Ратибор. — Трехглавый змей, значит?
Он коротко поклонился князю, стремительно выбежал из гридницы (Владимир проводил его недоуменным взглядом, повернулся к волхву, Белоян пожал плечами), вернулся, неся в руке добытый уже довольно давно странный бунчук печенежского кочевья.
— Не такой ли змей? — спросил Леший.
— В точности, — кивнул Владимир. — А откуда у тебя сия поделка?
Ратибор подробно рассказал, как изображение змея попало к нему. Выслушав, Белоян некоторое время молчал, а потом произнес:
