— Погоди, погоди, Эдик! Откуда же в такой стране может взяться бедняк? — смеюсь я.
— В стране, разумеется, бедных нет, но… туристы… понимаете?.. Так вот, правитель тотчас просит их заходить в его маленькую гостиную, где он и спит на простой кровати без всяких сеток и пружин, укрываясь своей верной солдатской шинелью. Угощает чаем, выслушивает просьбы, записывает критические замечания, советуется по государственным вопросам… На улице он обычно гуляет, окруженный толпой детворы. Они доверяют ему сердечные тайны, жалуются, если их незаслуженно высекли…
— Вот тебе раз! Разве в столь просвещенном государстве сохраняется такой средневековый пережиток, как телесные наказания?
— Категорически запрещены. И если изредка случаются, то исключительно по просьбе самих детей.
— Чего же они тогда жалуются?
— Дети, что с них возьмешь! Сами попросят, а потом обижаются.
— Ну а кто же там все это делает — кинозалы, дискотеки и все прочее, если никто не работает? — не унимался я в поисках противоречий.
— Наука. В их академии такие головы, такие изобретатели, сколько всяких роботов они придумали, столько всякой кибернетики…
Много вечеров подряд расписывал мне Карла прелести этого фантастического государства, пока я однажды не вздохнул опрометчиво насчет того, что интересно было бы его наяву увидеть.
Видели бы вы, как оживился Карла, будто именно этих слов и ожидал.
— Хоть завтра! Сочту за честь…
— Что «завтра»? — не понял я. — В Государстве Розовых Грез хоть завтра могу оказаться?
— Отправиться можете хоть завтра. А добраться до него — пара пустяков.
— Да ты что, Карла! Всерьез? Нет уж. Зачем мне? Меда я не ел, что ли? И вообще…
Карла вел свою линию неутомимо — убеждал, упрашивал, соблазнял веселыми приключениями, романтикой неведомых стран, пылью уходящих за горизонт дорог… Я слушал про все про это с удовольствием, но уходить из дома не торопился. Постепенно Карла начал раздражаться, даже сердиться.
Помню, после нашего разговора о жизни и смерти, который Карла подслушал из моей комнаты, он встретил меня саркастической усмешкой.
— «Тепло души воспаряет в небеса»… «Друзья и после смерти согревают нас теплом своих сердец»… «Солнце возникает из вздохов пташек и букашек, живших до нас»… — издевательски декламировал Карла, как бы не замечая меня.
Признаюсь, даже не так уж сильно вроде бы переиначенные папины мысли звучали в его устах идиотски.
— Чего это ты там бормочешь? — не очень дружелюбно поинтересовался я. — И зачем суешь свой нос, куда тебя не просят?
— Когда я вам рассказываю о Государстве Розовых Грез, вы насмехаетесь, а этой чепухе верите.
— Почему «чепухе»?
— Потому что, осмелюсь утверждать, жульничество все ваши красивые призывы к благородству, самопожертвованию, бескорыстию. Внушают это наивным простакам, чтобы они, простаки, жили не так, как им хочется, а как им велят. Мама ваша правильно говорит: ничего, кроме могильной плесени, после смерти нас не ждет. Умирают все в одиночку. А раз так, то и жить надо в одиночку. Грустно, но ничего не поделаешь — закон природы! Я бы даже сказал — закон мироздания!
Я несколько растерялся от этого неожиданного злого напора. Спорить мне не хотелось, но не мог же я позволить издеваться над мыслями отца!
— Не знаю, что со мной будет после смерти, — говорю. — Но пока я живой, я не согласен подчиняться такому мирозданию, которое велит жить в одиночку. Понятно? Я с папой согласен: если бы в этом состояла правда жизни и смерти, жить не стоило бы.
— А почему, собственно говоря, жизнь должна что-то стоить? Букашка родилась и сдохла, никто в этом ни трагедии не видит, ни глубокого смысла не ищет. А чем отличается от букашки человек? Что, позвольте полюбопытствовать, изменилось бы в бесконечном космосе, если бы, извините, вы, Алексей Анатольевич, вовсе не родились?.. Трусим мы правде в глаза взглянуть, вот и придумываем утешительные сказочки. Спросите у этого вашего свихнувшегося на науке, откуда берется солнечный свет и имеют ли к нему хоть какое-то отношение души усопших друзей и букашек?
Я спросил.
— До последнего времени в науке господствовала теория, согласно которой солнечное излучение образуется в ходе термоядерных процессов, — ответил Научный Мальчик. — Сейчас на этот счет возникли некоторые сомнения. Тем не менее думается, что сознание букашек к солнечному теплу действительно никакого отношения иметь не может. Впрочем, в мире психических явлений еще много загадочного и неизученного.
— Ага! — торжествующе сказал я.
— Но думается, — продолжал Научный Мальчик, — ваш папа вовсе не претендовал в данном случае на научную гипотезу. Его версия имеет более поэтический, нежели космогонический характер. Поэтический же образ логического аналога не имеет, он многозначен, ассоциативен и неисчерпаем, то есть с точки зрения строгой науки бессмыслен.
— Ага! — сказал Карла.
Несколько дней после нашего спора Карла упорно и хмуро о чем-то размышлял. Потом снова оживился, повеселел. И однажды подсел к моему столу с таким вот разговором:
— Вот вы верите, что добрые чувства и всякие там порывы души могут воспарять над землей…
— Ну и что? — отвечаю с вызовом.
— Да нет, ничего. Я только хотел сказать: очень это непростое дело преодолевать земное притяжение. Очень. Помните, вы с мамой читали вслух про мальчишку-бродяжку, который путешествовал с планеты на планету? Еще его летчик где-то в пустыне встретил…
— Конечно, помню, это про Маленького принца книжка. Вот тебе, кстати, пример преодоления земного притяжения. Когда змея ужалила принца, он оторвался от земли и улетел.
— Если бы! Летчику только показалось, будто мальчишка улетел. У земли притяжение посильнее, чем у его пустяковой планетки — обратно упал горе-путешественник. Подсказали ему какие-то мудрецы: если найдешь самую громадную и самую ядовитую змею — может быть, улетишь с земли. Может быть. Вот и пошел дурачок искать себе неприятностей. Приходит к хозяину самого большого зверинца и просит: будьте ласковы — впустите, пожалуйста, умоляю вас, в клетку с самой большой, самой ядовитой змеей. Очень мне нужно, чтобы она меня укусила. Хозяин удивляется: что такое, зачем такое? Принц начал ему про свою розу рассказывать, какая она нежная да одинокая. Хозяин видит: забавный мальчишка. Большие можно деньги на нем заработать.
— Конечно, конечно, — говорит. — Сейчас мы тебя к очень расчудесной змее отведем.
А сам мигает помощнику. И представьте себе: на другой день город уже был залеплен афишами: «Только в нашем зверинце! Единственный экземпляр!! Пришелец из космоса!!! Говорящее человекоподобное насекомое!!!»
Сейчас в том зверинце никто не подходит к клеткам крокодилов, обезьян и носорога — все рвутся к клетке принца. Хозяин в том ящике (помните, который летчик нарисовал для барашка?) устроил для принца жилище. А ящик на стол поместил — ходи вокруг и смотри. Начнет принц про одинокую розу рассказывать или спасти его умолять — публика животы надрывает. Три миллиона, говорят, хозяин на этом деле уже заработал, четвертый вот-вот наберется. Так-то вот.
— Врешь ты все, Карла! — крикнул я. — Если бы Маленький принц не улетел, летчик его не бросил бы, он бы…
— Если бы! Принц-то не сразу обратно на землю упал. Он все же ведь взлетал и довольно высоко, так что оказывался совсем в другом месте. В соответствии с законами механики, увы.
Я представил себе гордого Маленького принца в тесном ящике для барашка, принца, умоляющего толпу отпустить его домой, где без воды и добрых слов погибает его роза. Представил, как хозяин зверинца, ухмыляясь, пересчитывает по вечерам груды грязных ассигнаций, и чуть не заплакал от бессилия.
