Стелла легко поднималась по лестнице, восковая свеча отбрасывала перед ней длинные сверкающие полосы света. Теперь она почувствовала усталость. Ей действительно необходимо как следует выспаться ночью… Она замерла на месте.
Полоса света виднелась под дверью спальни Тодда.
Чувство ужаса снова поднялось в ее груди, сдерживаемое только властью над собственными эмоциями.
К двери Тодда было что-то приколото. Большая кнопка, небрежно воткнутая в угол двери, удерживала листок бумаги.
Это был еще один рисунок, набросок чернильным пером.
Четкими черными линиями на рисунке был изображен большой, похоже мертвый, представитель семейства грызунов. На этот раз на рисунке не было ни подписи, ни оскорбительного слова. Но слово не было нужно, рисунок говорил сам за себя.
Не постучавшись, Стелла толкнула дверь, высоко держа свечу, чтобы осветить свое лицо и не напугать мальчика.
Она увидела, что Тодд скорчился в большом кресле около неразобранной постели, закутавшись в темно-бордовый махровый халат, со скрещенными босыми ногами.
Он медленно поднял взгляд, когда она закрыла дверь. На его лице не отразилось никаких эмоций, но оно не было сонным.
— Я увидела у тебя свет, Тодд. Надеюсь, ты не возражаешь. Я беспокоилась о тебе.
— Все в порядке. — Его голос снова доносился откуда-то издалека.
— Разве тебе не пора лечь в постель, Тодд? — мягко спросила Стелла.
— Я не устал, мэм. — Голос мальчика звучал невыразительно.
— Боишься забраться под эти холодные простыни, правда? — Стелла поставила свечу на ночной столик.
Тодд пристально посмотрел на нее, внезапно вернувшись к действительности.
— Я выгляжу испуганным, мисс Оуэнз?
— Конечно нет. С чего бы это? — Стелла чувствовала, как ее охватывает необъяснимый ужас, и старалась держать себя под контролем.
— Это единственное, чего я боюсь, — произнес он уныло. — Люди говорят, что я боюсь.
— Каждый в своей жизни иногда боится. Понимаешь, страх может сделать некоторых из нас героями. Станешь ты героем или нет, зависит от того, чего ты боишься.
Ее слова заинтересовали Тодда. Глаза оживись.
— Вот как? Страх делает некоторых героями?
— Да. Предположим, ты боялся огня. Или воды. Или высоты. Тебе придется притвориться, что все замечательно, чтобы доказать, что ты не боишься. Но если это что-то незначительное, скорее всего, никто и не узнает, что ты боялся. Конечно, самое главное — не то, каким ты кажешься другим, а то, каким ты кажешься самому себе.
— Нет. — Тодд решительно затряс головой. — Это не для меня. Я знаю, что испугаюсь. Но мне наплевать, если только мой… — Он заколебался.
— Продолжай. Скажи, что ты собирался сказать, Тодд.
— Если только никто не видит этого.
— Понимаю. — Стелла наклонилась над ним и осмотрела на рисунок. Он казался таким маленьким, затерявшимся в большом кресле. — Позднее ты поймешь, что мнение других людей о тебе, независимо от того, насколько оно хорошее, не заставит тебя чувствовать себя хорошо, если сам ты думаешь о себе плохо. А теперь вам лучше лечь в постель, молодой человек.
Он проигнорировал ее предложение:
— Вам приходилось кого-то убивать?
Стелла притворилась, что относится к вопросу шутливо, но стук ее сердца так громко отдавался в ушах, что она побоялась, как бы Тодд не услышал его.
— Ко мне никогда не обращались с подобными просьбами. А если бы попросили, то я наверняка отказалась бы. Неправильно убивать по какой бы то ни было причине. А теперь постарайся заснуть, хорошо?
Она ласково потрепала его по щеке, но Тодд отвернулся, отведя в сторону взгляд. Внезапно Стелла спросила:
— Не возражаешь, если я немного посижу с тобой, Тодд?
— Зачем? — В его голосе послышалась подозрительность, и он, казалось, ушел в себя.
— Если ты не хочешь, тогда все в порядке. Я просто почувствовала себя немного одиноко и нуждалась в компании. Вот и все.
— Вы поэтому пришли?
— Конечно.
Он пожал плечами:
— Какой же я буду компанией, если засну?
— Твое посапывание будет лучше, чем тиканье моих часов. Это очень шумные часы. Они стоят прямо около моей подушки.
Внезапно мимолетная улыбка скользнула по его губам. Теплая, честная, дружеская улыбка.
— Мэм, как жаль, что вы не пришли раньше.
— Раньше чего?
— Раньше, — повторил он упрямо.
Стелла не знала, подходящее ли сейчас время, чтобы заговорить о предмете, который в первую очередь и привел ее в эту комнату, и решилась:
— Что за рисунок на твоей двери?
На этот раз он не колебался:
— Крыса.
— Что он означает?
— Оливер называл меня Крысой. Он говорил, что это имя мне подходит.
— А сам ты как думаешь?
— Да. А вы — нет, мэм?
— Нет, я так не думаю. Это не очень красивое имя, чтобы называть так кого-то. Скажи мне, почему ты повесил этот рисунок?
— Я хотел напомнить себе об Оливере. И о том, как он называл меня.
Стелле не понравился внезапный пламень, загоревшийся в голубых глазах, он напоминал страшный, зловещий пожар, грозящий разрастись до неистовых размеров.
— Ты скучаешь по своему брату, Тодд? — спросила она ласково.
— Я отдал бы все, что у меня есть, все на свете, чтобы вернуть его. Я не хочу, чтобы он был мертв.
— Понимаю, ты, должно быть, очень любил Оливера.
Юная голова взметнулась вверх, как стрела Молнии. Гнев загорелся в голубых глазах. Золотистые волосы дико растрепались.
— Я — ненавидел — его!
Говорить больше было не о чем. Комната стала островом отчаяния.
Стелла взяла свечу и направилась к двери. Тодд уткнулся лицом в кресло, трясясь как в лихорадке, его плечи дрожали.
— Спокойной ночи, Тодд, — сказала Стелла, чувствуя, что потерпела поражение. — Увидимся утром.
Глава 9
