Повсюду вокруг нашего кружка танцевали тени.
Дождь превратил землю в болото, и Тристан выбивался из сил, копая могилу. Я пытался помочь, мы все пытались помочь, но Тристан нас отталкивал.
Мы наблюдали, как он бережно положил Сьюз в эту могилу. Потом он открыл сумку и вытащил густые локоны своих волос. Он разжал руки, и волосы мягко упали вниз, накрыв тело. Он вытащил из сумки какую- то небольшую деревянную коробку и положил ее рядом со Сьюз.
Тристан бормотал над могилой прощальные слова, сгребая обратно выкопанную землю.
Прах к праху. Волос к волосу.
Трио собак выло в ночи. Плач по утраченной хозяйке.
Мы в молчании сгрудились у могилы. Нас всех сейчас переполняло только одно желание. Жить. И жить вечно.
И вдруг я заметил, что Тристан разжимает руку, в которой держал двойной поводок.
– Что ты делаешь? – спросил я.
– Я их отпускаю, – он кивнул на собак.
– Но они могут нам пригодиться.
– Нет. Мы все сделаем сами. Сьюзи хотела, чтобы все было именно так.
– Я оставлю себе Карли, – сказала Твинкль.
Тристан кивнул.
Я проводил взглядом собак, растворившихся в темноте. Твинкль подошла ко мне вплотную – она крепко держала Карли за ошейник, чтобы та тоже не убежала в ночь вслед за своими сородичами.
Молодая сука рвалась на свободу.
– Останься, хорошая девочка. Останься! – прошептала Твинкль, но собака не восприняла ее слова должным образом. А кто бы воспринял?
Бритая голова Тристана была вся забрызгана дождевыми каплями, но его глаза оставались сухими, сосредоточенными и жесткими. Я чувствовал исходящую от него силу. Силу порыва.
Плохого порыва.
ПАЛЬБА (ТЯЖЕЛЫЕ ПОСЛЕДСТВИЯ)
Танцующая толпа-тусовка могла идти на хуй.
Выражение на морде Динго, когда он все понял.
Просто идите вы на хуй, вы, танцующие придурки, потому что это я... это я держал руки на рукояти, две потных руки; и один палец, сухой, лежал на спусковом крючке.
Динго еще ничего не знал. Он не знал, что пистолет нацелен на него.
Фаны Клыкопса танцевали. Я прокладывал себе путь сквозь толпу, в яму ближе к сцене – весь потный , окутанный жарким собачьим дыханием. Позиция не самая лучшая, но все равно это достаточно близко, чтобы увидеть его глаза, когда он пел, а ничего другого я и не хотел.
Я просто хотел увидеть его глаза, когда он заметит меня.
Когда он уловит в толпе проблеск металла.
Вы никогда не смотрели в ствол пистолета? В мрачную пустоту, что поджидает там, в глубине, пряча пулю в патроннике, которая только и ждет вспышки пороха, чтобы избавиться, наконец, от томительного ожидания?
Вы никогда не оказывались по «ту» сторону пистолета?
Ощущения такие, будто перед тобой вдруг разверзся туннель, и тебя сейчас засосет внутрь, и тут ничего уже ничего не сделаешь – ничего.
Собакомузыка, невнятно захлебнувшись, смолкла. Взгляд Динго был прикован к этой штуковине у меня в руках.
– Ты знаешь, зачем я здесь? – крикнул я.
Теперь толпа ощутила меня, и они отодвинулись прочь – напуганные, ошарашенные.
Восхитительные ощущения!
Как же мне хорошо!
Динго Клык, суперпес, верховный лающий король дог-попа. А теперь посмотрите, фаны-лизоблюды, посмотрите, как он дрожит.
Ощущения хорошие и плохие одновременно. Хорошие – из-за силового трипа, плохие – из-за предательства, предательства спасителя.
Иногда просто приходится делать что-то очень плохое – чтобы ускорить жизнь перед лицом смерти.
– Ты знаешь, чего я хочу, – сказал я, на этот раз – громче.
Над головой Динго кружился тусклый зеркальный шар, изливающий полосы света, подобно разломанному гало.
Пять утра. Динго Клык играл в ночном клубе «Флэшпот», пристанище маргинальных псов-тракеров, прямо на берегу канала, подобно урагану, оттягиваясь под накал музыки; большие хиты, планетарные
