хотя бы то, что Михал часто теперь к нему заглядывал. Вчера вместе осушили бутылку. Воспользовавшись случаем, задал сыну вопрос, изменяет ли он жене. Михал рассмеялся:
— А ты как думал? Аппаратура у меня для этого, как за доллары, пропадать, что ли, должна? Так-то вот. Человеку временами невмоготу, сам себе противен, клянется, что ни на какую не посмотрит, а только на улицу выйдет, глаза у него разбегаются.
Он понимающе закивал головой.
«Пришли к нам Казиковы, сидим себе, чай пьем. А она усмехается и говорит:
— Классная девочка!
Мы с удивлением смотрим на нее.
— В машине Стефана. Одни шмотки состояние стоят, не говоря уже о другом. Не успеешь обернуться, как семья больше станет.
— А я подвинусь, место освобожу, — отвечаю ей.
Казиковы распрощались, а мы с сыном ходим кругами, никто первый не начинает. Наконец я не выдержала:
— Это кто был?
— Дочку ректора подвозил. Нашла себе шофера.
— Красивая?
— Да кто ее знает, я не присматривался.
Так рассердился, что я больше вопросов задавать не стала. Может, он ей не нравится. А у него любовь несчастная, поэтому и рядом никого. Уж пусть хоть так, чем убегать от женщин. Годы идут. Сестра Галины думает так же. У нее своих детей нет, Стефанка считает самым близким, только о нем и говорит. Гордится им, что студентом стал, статьи в газеты пишет и что печатают их. Даже в его научных проблемах разбираться стала, только он с ней не любит их обсуждать. Правда, на каждый ее вопрос отвечает, вежливо, но кратко. Сразу как бы точку ставит, чтобы она дальше не цеплялась. Это ведь она выследила, что Стефан в Нью-Йорк ездит. Упорно два раза в неделю садится в грязный, задрызганный поезд, таких даже у нас нет, ну просто руина, а не поезд. Мы с ней головы сломали, что его туда тянет. Может наконец нашел какую-нибудь, а может, к психоаналитику. Теперь все к ним ходят. Мне Роберт сказал, что все интеллектуалы у таких докторов лечатся. И ведь ездят в Нью-Йорк, считают, это недалеко. Хуже всего в сентябре, так как доктора, которые лечат связанные с головой болезни, идут в отпуска. Тогда и начинается: водка, наркотики, самоубийства. Роберт, может, подшучивал, но я и сама где-то прочитала об этой зависимости. И в основном люди с университетов, так по анкете видно. Значит, Стефан тоже к психоаналитику ездил, больше некуда.
Как-то раз сестра Галины не выдержала и поехала за ним. Он вышел, постоял около тех, что списывают с табло биржевой курс, обошел вокзал, потом на улицу и в антикварный магазин. Сидел там часа три, купил какую-то книжку и назад в поезд. Мы не могли поверить, что он только за этим туда ездил. Может, крутился по вокзалу, потому что девушка не пришла? Но в другой раз то же самое.
Галинина сестра — упрямая женщина, ездила за ним до тех пор, пока ей не осточертело. А Стефан постоит, постоит в зале вокзала, а потом идет в книжках копаться».
Неожиданно он заскучал по внучке, по ее мягкой улыбке. Решил сходить за ней в садик. Обратно шли пешком, он держал ее за руку.
— Знаешь, Стефан, а у нас в группе есть одна Ванда. Но совершенно на нее не похожа.
— На кого?
— Ну, на ту бабушку.
— А откуда ты знаешь, как ее звали?
— От папы, но это наша тайна.
Итак, триумфальное возвращение, подумал он с неприязнью.
«— Мама, ты что сегодня делала?
— Была у сестры Галины. Помогала ей приметывать платье. Помнишь тех Джонесов, которые около них живут? Он такой худой, как кочерга.
— Ну-ну, помню.
— Разводятся после двадцати лет.
— Я же говорил, что от бесконечной стрижки газонов можно мозгами двинуться.
— Не в этом дело, сынок, теперь все меньше людей, готовых уступать друг другу.
Сели мы раз с сестрой Галины поговорить за чашечкой кофе. Это редко бывает — и у нее, и у меня работы хватает.
— А хотелось бы тебе на старости вернуться к себе домой, хотя бы просто посмотреть?
— Даже не знаю, — отвечаю, и какой-то страх во мне от этого вопроса закопошился. Где он есть, этот мой дом? Ветер его развеял.
А она снова:
— Тебя тогда Галинка так описала, как живую. Нам с Казиком сразу захотелось с тобой познакомиться. И Посмотри: столько лет одной дорогой с тобой идем.
— А то письмо, может, у тебя сохранилось? — спрашиваю. И будто чья-то рука мне сердце стискивает.
— Может, где-нибудь и лежит. Поищу.
— Ладно, при случае. — А сама думаю: хорошо бы не нашлось оно. Только боль старую разворошит, которую не раз оплакала. Смирилась я с ней. Не начинать же сначала? И другая причина есть, что в родные края не собираюсь. Все сначала, каждый день считать — не для меня уже это.
А сестра Галины письмо несет.
— Дома почитаю, — говорю, — мне теперь очки для таких букв нужны.
И иду домой, а он мне неожиданно домом-то и не кажется, только полустанком на дороге, и завернуть в него совсем не хочется.
Так, значит, она попала на хороших людей. Ей посчастливилось. Он же, наоборот, где бы ни оказывался, всегда липшим был. К примеру, на этой охоте. Пришлось в ней участвовать. Тулуп надеть с большим воротником, ружье на плечо — мода пошла такая. А он этим брезговал. Слишком много крови. И
