Кудайменде с изумлением смотрел на брата. Каждый раз, когда ему самому приходилось встречаться с русским начальством, он мучился, потел и даже через переводчика не умел говорить. Ему казалось необъяснимым, как это его слова тут же оборачиваются какой-то русской тарабарщиной. А Танирберген не только не смущался, но, казалось, самому уряднику было неловко, что он не знает по-казахски.
— Ты с этим улуком лопочешь, будто с каким-нибудь казахом из нашего аула, — не удержавшись, сказал Кудайменде. — Когда это ты с ним познакомился?
— Если старший брат — волостной, разве найдется улук, который бы не знал младшего брата?
Кудайменде с удовольствием захохотал, хлопнув себя по ляжкам. На другой день за утренним чаем Кудайменде, поглядев на Танирбергена, завел с урядником разговор о Калене.
— Очень много воров развелось, — со вздохом начал он.
— Скот воруют?
— Ой, таксыр, воруют! Совсем покоя лишились.
— Были случаи убийства, — как бы между прочим добавил Танирберген.
Урядник насторожился. Усы его зашевелились. Быстро поставив чашку с чаем, он грозно повел выпуклыми стеклянными глазами по лицам казахов.
— Что такое? Почему не сообщали?
— Не успели, таксыр…
— Ах, рракалии!.. Где убийцы? Какие такие?
— Один вор по имени Еламан убил недавно русского бая. Но мы его схватили и выслали. Но есть еще вор — Кален. Очень опасен…
— Гм!.. Поймаем! Танирберген подсел к уряднику.
— Таксыр, надо отобрать у него все имущество, а самого сослать в Симир!
— Гм!.. Это нам просто. А факты есть?
— Акты есть. Выявляются хозяева украденного скота.
Кудайменде забеспокоился. Мигнув писарю, чтобы не переводил, он вполголоса буркнул:
— Знай меру, дорогой! Какие такие акты-макты?
— Все сделано по форме.
— И хозяева есть?
— И хозяева и жалобы есть.
— А почему я не знаю?
Танирберген смутился было, но тут же нашелся:
— Так разве тебе до того? У тебя крупные дела.
— А эти твои люди… откуда они знают масти скота Калена?
— Все написано на бумаге.
— Больно скоро что-то узнали вы масть и тавро скота.
— Болыс-ага, ты забывчив стал. — Танирберген еще больше понизил голос — Разве весь скот этого вора не через наши руки прошел?
Кудайменде покосился на черные усы мурзы и стал думать. Действительно, весь скот Кален пригонял раньше к ним в аул. Одиноко скакал он в любую даль, куда только доходил конь. Потом он пригонял добытый скот и ставил к скоту Танирбергена и Кудайменде. Те дарили ему кобылу с жеребенком или верблюдицу с верблюжонком, причем стремились отдать тоже добытую кем-нибудь ночной порой скотину. И конечно же, весь скот Калена был известен, уже описан писарем, как ворованный из разных аулов волости Кабырги, и уже «хозяева» нашлись, и жалобы их на Калена были у писаря…
Кудайменде опять посмотрел на усы своего брата. «Апыр-ай! — подумал он. — Как это ему все приходит в голову!»
К обеду Кален пришел в Ак-баур, в аул волостного. Пришли с ним также Мунке и Дос. Все были безоружны. Только у Калена в рукаве запрятан был толстый, со свинцовой прожилкой доир.
Всю дорогу Кален хмуро молчал, как бы предчувствуя недоброе.
— Это Каратаз… Непременно это он! Обязательно это плешивою дело! — несколько раз повторял дорогой Мунке.
А Кален думал о Еламане, что давно о нем не было никаких вестей. Он тужил о нем, хотел ехать к нему, опалил было овцу, но тут по побережью прошел слух, что приехал сын Шодыра и будет мстить за отца. Кален решил не оставлять в опасную минуту семью Еламана и не поехал.
Когда его вызвали к уряднику, он не хотел никого брать с собой, но рыбаки послали с ним Мунке и Доса.
В степи им встретился Танирберген — охотился. Рыбаки сделали вид, что не заметили его, хотели было пройти мимо, но Танирберген сам подъехал к ним, чтобы поздороваться.
Кален и Дос смотрели в сторону, но добродушный Мунке не выдержал. Когда он увидел, как молодой мурза торопливо слез с коня и почтительно остановился перед рыбаками, Мунке про все забыл.
— Все ли благополучно в твоем ауле? — спросил он.
— Слава богу. Далеко ли путь держите?
— В твой аул идем.
— О? Прекрасно! Наконец-то такие почтенные люди собрались к нам в гости! Болыс-ага сейчас нет в ауле, так я поеду с вами.
— Спасибо, дорогой, только мы не в гости… Нас улук вызывал.
Танирберген изумился и сделал испуганное лицо.
— Бог ты мой! Что же ему от вас надо?
— Не знаем… Если мы и грешны перед богом, так перед улуком чисты.
— Ладно, чего там… Пошли! — буркнул Кален, все еще глядя в сторону.
Танирберген засуетился, проворно снял притороченную к седлу огненную лису и протянул ее Мунке.
— Улук коварен, как море. И неизвестно, что вас всех ждет. От всей души, в добрый путь!
— Спасибо! Будь первый среди достойных! — сказал довольный Мунке.
Дорогой Мунке все потряхивал лисицей, размышлял и наконец сказал:
— Что там ни говори, а Танирберген — воспитанный джигит. Не то что его брат…
Кален и Дос промолчали.
Степенные казахи к уездному чиновнику заходили обычно робко и разговаривали с ним, сняв шапки и низко кланяясь, — таков был обычай. Но Калену теперь было все равно. Никого не спросившись, он ввалился с друзьями прямо в комнату к уряднику.
Урядник был толст, лохмат, с вислыми пепельными усами. От него крепко пахло табаком, а усы были похожи на длинные рукава казахской шубы. Заложив руки за спину, он шагал из угла в угол по просторной, убранной коврами комнате. Когда в комнату, стуча сапогами, ввалились казахи в больших теплых тумаках, в толстой одежде и по ногам урядника понесло холодом, он резко повернулся и начал багроветь.
— Эт-то чтэ такое!.. — загремел было он, но осекся, увидев, что, подпирая тумаком потолок, перед ним стоит могучий, черный и рябой казах.
Схватившись за желто-пестрый эфес длинной, болтающейся по ногам шашки, урядник уставился в змеиные глазки громадного казаха. Тот не моргая глядел из-под тумака. Пошевелив усами, урядник отвел глаза, круто повернулся к стоящему позади переводчику и рявкнул:
— Кто т-такой, а?
Переводчиком был волостной писарь. Вернувшись из города, он быстро отъелся, у него появилось уже брюшко, и вообще стал он весь кругленький, толстенький, с жирным, круглым и плоским лицом. Сразу почуяв, что урядник опешил перед верзилой казахом, писарь решительно вышел вперед и стал между ними. Потом, тыча пальцем в живот Калену, который был на вытянутую руку выше его, он закричал:
— Вот это и есть вор Кален, ваше благородие!
— Ка… Калин? — переспросил урядник. — Вот что, царь Калин… — начал он, усмехаясь, но вспомнил, что тот не понимает по-русски, нахмурился и опять повернулся к писарю. — Спроси у него, воровал ли он скот? Признается ли?
— Слышал? Говори правду его благородию!
