предосторожности были напрасны: первая пуля попала в красную рубашку, алевшую, как мак, на спине одной из лошадей; тело конвульсивно поднялось, руки взмахнули в воздухе, и ковбой бездыханной массой свалился на землю. Привычная лошадь Бессребреника не шелохнулась. Джентльмен подождал полминуты, пока рассеется дым. Ковбои тем временем последовали его примеру и спешились.
Теперь Бессребреник видел только ряд ружейных дул, выставившихся из-за седел, и не мог разглядеть лиц, скрывавшихся за вьюками. Ковбоям нельзя было выглянуть, не рискуя жизнью, но и Бессребреник должен был спрятаться, чтобы не стать мишенью для противников.
Оба воюющие лагеря бездействовали.
— Эти мошенники, кажется, хотят заставить меня пустить здесь корни! — буркнул Бессребреник. — Но нет, они затевают что-то новое.
Ковбои действительно начали выполнять довольно оригинальный маневр: не выходя из-за лошадей, они заставляли последних идти шаг за шагом вперед, стараясь при этом двигаться спиралью. Бессребреник понял: скоро они окружат его и нападут со всех сторон. Ему становилось не по себе.
— Ну и глупец же я, право! — воскликнул он вдруг. — Есть средство остановить наглецов, стоит только…
Он недоговорил и выстрелил.
Одна из лошадей, в висок которой попала пуля, растянулась неподвижно. Ковбой, скрывавшийся за ней, бросился на землю позади трупа. Вся шайка на минуту замерла на месте.
— Отлично! — сказал Бессребреник. — Жаль только ни в чем не повинных лошадей.
Ковбои, казалось, были в крайнем затруднении: они сознавали, что в начавшейся схватке потери будут неоправданно большими, но, с другой стороны, их врожденное упрямство не позволяло сойти с пути, на который вступили.
Под прикрытием лошадей состоялся поспешный военный совет. Один из ковбоев, более благоразумный и смелый, предложил отступить. Другие набросились на него с проклятиями и бранью, долетавшими до слуха Бессребреника. Он же тем временем, повесив ружье на седло, одну из ног сунул в стремя, правой рукой уцепился за гриву пони, а левой — уколол его острием ножа в бок. Только индеец или клоун могли проделать подобную штуку на виду у неприятеля. Пони сделал отчаянный прыжок и помчался, унося неустрашимого седока.
В первую минуту ковбои подумали, что у Бессребреника сорвалась лошадь, а он сам притаился в высокой траве. Им и в голову не пришло, что этот белоручка, не тронутый даже загаром степей, может выкинуть столь сложный номер. Со смешками, издевками они устремились к месту, где предполагали захватить джентльмена. Каково же было разочарование, когда первый из них, заметивший хитрость джентльмена, заревел:
— Идиоты, разве не видите, мошенник удрал!
Ругаясь пуще прежнего, ковбои бросились к лошадям и снова пустились в погоню.
Но Бессребреник, понукая лошадь острием ножа, летел как стрела.
Ковбои не могли прийти в себя от изумления.
— Мы не отстанем от него хотя бы до самого пекла! — вскричал один из них, вонзив огромные мексиканские шпоры в бока своего великолепного мустанга.
— Да, да! До самого пекла! — вторили ему остальные.
Началось то беспощадное, ожесточенное преследование, которое знакомо только охотникам за лошадьми. Охотникам, способным неделю за неделей со сказочной неутомимостью краснокожих скакать по лесам, холмам и равнинам, не ведая страха, не сбиваясь с пути, ни на миг не теряя с высоты своего седла тот единственный след, который узнают среди сотен других.
Бессребреник между тем все продолжал гнать лошадь. Вдруг, как птица из травы, над прерией вспорхнул крик радости: джентльмен увидел ясные следы колес повозки, траву, примятую лошадьми, которых было семь или восемь. Без сомнения, миссис Клавдия и ее похитители проехали здесь!
— О, я спасу ее! — воскликнул он с жаром, удивившим его самого.
Следы вели в бесконечную травяную равнину, волновавшуюся, как море. Бессребреник помчался вперед.
Ковбои не отставали, но расстояние между ними и джентльменом не уменьшалось. Они щадили лошадей, решив доставить себе удовольствие и устроить травлю, где место преследуемого зверя было уготовлено человеку. Предполагалось, что охота продлится несколько дней — дичь была не из таких, чтобы сдаться сразу. Итак, они скакали, разговаривали, курили, жевали жвачку, время от времени распаляя себя выстрелами.
Бессребреник слышал свист пуль, но не отвечал: берег патроны.
Ночью все расположились там, где их застала темнота.
Опасаясь внезапного нападения джентльмена, ковбои поочередно становились на часы.
Бессребреник провел бессонную ночь, вглядываясь в темноту и прислушиваясь к каждому шороху.
На рассвете он снова сел на лошадь и первым пустился в путь; ковбои, по-видимому, не намеревались подъезжать к нему ближе. Но он знал: преследование скоро начнется с невиданным упорством и ожесточением.
Прошло несколько часов без всякой перемены в положении дел. Пони Бессребреника бежал себе иноходью, не выказывая никакой усталости. Сам джентльмен в седле сидел твердо и походил скорее на доброго ранчеро, объезжающего свои пастбища, чем на человека, за которым гналась шайка разбойников.
Он все ехал по следу повозки и терялся в догадках о причине похищения молодой женщины и о месте, куда ее увезли.
Уже давно тянулась совершенно дикая равнина. Не видно было ни ранчо, ни поселка, ни одинокой фермы или хижины — ничего! Только желтоватая трава становилась все гуще и выше, доходя почти до стремян.
Наступала вторая ночь. Несмотря на свою выносливость, джентльмен чувствовал чудовищную усталость. Уже два часа ковбоев не было видно, и Бессребреник надеялся, что они еще далеко. «Привал!» — скомандовал он сам себе. Лошадь, наевшись, легла, а он сел возле нее, противясь всеми силами сну. Глаза его все же закрылись…
Вдруг ржание и толчок разбудили джентльмена. Он сразу вскочил и удержал за узду обезумевшее животное.
Вся степь пылала. Пламя подступало все ближе. Воздух невыносимо раскалялся. Огонь приближался как бы прыжками. Страшный треск, будто от сотни мчавшихся вагонов, покрывал всякий другой шум. Лошадь дрожала, ежилась и прижималась к хозяину, словно прося помощи. Потом, задыхаясь, стала вырываться, бить копытами.
Казалось, сама смерть в клубах дыма и языках огня стала перед Бессребреником на дыбы:
ГЛАВА 13
За ремесло ковбоя — опасное и тяжелое — берутся обычно люди, принимавшиеся прежде за многое, но всюду потерпевшие неудачу.
Они не любят распространяться о своем прошлом, о семье или родных. Акцент иногда изобличает в них иностранцев. Между ними попадаются англичане, немцы, испанцы, французы, но, конечно, большая часть — янки. Очень немногие сохраняют свою настоящую фамилию, большинство принимает какое-нибудь прозвище. Бывает, в один прекрасный день под влиянием винных паров кровь у кого-нибудь из них закипает, мозг воспламеняется, происходит какой-то сдвиг — и, ко всеобщему изумлению, ковбой перерождается. Он начинает выражаться изящно, заводит речь о вещах, не имеющих никакого отношения к его теперешней профессии, — одним словом, на минуту превращается в джентльмена. Но лишь только хмель слетает, человек снова возвращается к грубой действительности. От нарушения своего инкогнито у него остается смутное чувство неловкости. На следующий день он отправляется к хозяину-ранчеро, просит расчета, получает причитающееся жалованье и уходит на другое место.
Но случается, и без видимой причины ему надоедает после двух-трех месяцев жить на одном месте, и он внезапно покидает ранчо.
