копья. Карл ухмыльнулся: «О господи! В тесном помещении, с копьями, против опытных варангов, бездарь! Надо остановить это безумие!» – подумал он. Варанги наседали, стражники занервничали. В воздухе запахло кровью.
– Остановитесь! – неожиданно раздался голос Стефана. – Я отдаю себя правосудию, хоть и не ведаю за собой вины перед базилевсом!
Неспешным шагом он прошел мимо затаивших дыхание варангов. Подойдя к стражникам, он повернулся лицом к товарищам и, положив правую руку на сердце, громко сказал:
– Спасибо, други! Благодарю вас! Для меня было за честь сражаться вместе с такими славными воинами, как вы! Я всегда и везде, до конца своей жизни буду помнить вас, вашу верность и наш русский легион! Не скорбите, не печальтесь по мне. Может, и свидимся еще, надеюсь на справедливость и милость базилевса! – он бросил грустный прощальный взгляд на друзей и в окружении стражников направился к выходу.
– Еще недавно сидели мы за этим столом с Рагнаром, но нет его уже с нами, а теперь и Стефана увели, – Орм присел на скамью. – Чаю я, не свидимся мы с ним более.
– Может, вызволим его? – сказал с жаром Сахаман.
– Эх, Сахаман, Сахаман! Ежели бы здесь все было так просто! – грустно усмехнувшись, ответил Орм.
– Чаю, уже не быть нам в охране царской, – сказал Мечеслав.
– Да, более не доверят нам беречь жизнь благочестивого. Как бы еще в темницу не заточили, – промолвил Злат.
– В темницу не заточат, замятни средь руссов побоятся, но и в Царьграде не оставят, – сказал Орм, наливая себе в кубок вина.
Так и случлось. По прошествии нескольких дней Орм, Мечеслав, Злат и Торопша уже шли по пыльным дорогам в войске базилевса навстречу мятежным войскам Варды Склира, не забыв, правда, навестить на прощание «Золотой вепрь». Захватили с собой всех знакомых варангов, явились огромной толпой и, напомнив хозяину, что тот обещал бесплатно угощать их целый день, пировали так, что едва не разорили его. Орм на прощание отблагодарил его увесистой оплеухой, сказав, что очень любит верноподданных граждан базилевса. И вот теперь они шли, не зная, будут ли живы завтра. Впереди их ждала долгая, полная тягот, лишений, потерь и разочарований дорога. Они шли, и это была их судьба, их дорога.
Часть третья
Путь к вере
Глава первая
Царь Василий порицал неблагодарных ромеев, и поскольку незадолго перед тем явился к нему отряд отборных тавро-скифских воинов, задержал их у себя, добавил к ним других чужеземцев и послал против вражеского войска.
Десять долгих лет минуло с той поры, как русские воины, покинув Киев, прибыли в Царьград. Многие из них вернулись в края родные, многие сложили свои буйны головы на полях бранных, служа за серебро и злато ромейскому царю Василию. Те же, что остались в живых на земле чужой, прошли через битвы с мятежниками, болгарами, иверами и воинами Фатимидов. Прошли через болезни, лишения, изнуряющую жару, холод, пронизывающий ветер, преодолевая бурные реки, дремучие леса, непреодолимые горы, минуя разрушенные города и разоренные села, через раны и смерть, теряя в кровавых битвах своих соратников. Погиб под Хрисополем Рагнар, где-то в застенках темниц базилевса пропал Стефан, пал в битве с болгарами славный ярл Карл Сигурдсон, умер от неведомой хвори тысячник Ставр Милутич, насилу спасли от смерти раненного стрелою Орма. Они шли, и было их шесть тысяч, великий киевский князь Владимир постоянно пополнял их число. Вот и сейчас, пройдя город Мелитену, они приблизились к границе Сирии.
– Слыхивал ли? К нам новые воины из Руси прибыли вместо тех, что полегли в последней битве с агарянами, – сказал Злат, обращаясь к Мечеславу.
– Что молвят? Что там у нас деется? – спросил Мечеслав.
– Да что молвят… Киев-град строится, все краше становится, а после того как Перуна в Днепр низвергли да люд киевский окрестили, стали там храмы христианские во множестве возводить. Одно неладно: печенеги покою не дают, города да веси наши разоряют, людей в полон уводят. Только ныне тяжко им стало Русь зорить: Владимир на рубежах валы насыпал, стены поставил, да городцы, острожки построил, а перед ними засеки, заставы, засады да дозоры наши. Но сколь печенегов не бьют, все одно они на Русь нагоном ходят.
– Думу я думаю, а не пора ли нам на родину подаваться? Сестру я так и не отыскал, что мне здесь? Да и ты, чаю, добра скопил немало. А? Кликнем с собою Орма, да и вернемся. Намедни мне во сне привиделось, я в избе нашей за столом сижу и слушаю, как за оконцем девки песни поют. Так поют, что аж сердце сжимается, а возле матушка стоит, меня угощает да приговаривает: «Возьми вот, Мечеславушка, хлебушка, отведай, давно ты его не едывал, давненько нас не проведывал». Взял я хлебец свежеиспеченный, разломил, а от него такой дух добрый пошел, что почуял я, будто явь это, а не сон, вот тут-то я, друже, и проснулся. Эх, на родной сторонушке и помирать легче! – задумчиво промолвил Мечеслав.
Годы потерь, переживаний и тяжкой ратной службы пали на лицо тридцатидвухлетнего Мечеслава первыми морщинами, а на тело – многочисленными шрамами. Южное солнце и ветры задубили кожу, сделали ее более темной, и если б не русая бородка и волосы, то трудно было бы признать в нем северного воина.
– Помирать нам ни к чему, а вот на Русь уходить пора. Серебра и злата мы немало скопили, на земле Царьградской не последними людьми ходим, а на Руси еще бо?льшими станем! А?! – сказал Злат, заглядывая Мечеславу в глаза.
– Да, пора! Утомился я. А как подумаю, что нет у меня там никогошеньки, ни родовичей, ни избы… Эх! – с грустью в голосе произнес Мечеслав.
– Не печалуйся, друже, избу поставишь, девицу себе сыщешь, а коли нет, так Таиську, танцовщицу свою, с собой заберешь, – сказал, посмеиваясь, Злат, но, заметив суровый взгляд соратника, осекся.
Мечеслав не испытывал к Таисии любви, но все же она была желаннее других женщин и во время их нечастых встреч хоть немного согревала грубеющее год от года сердце воина.
– Что-то Орм запропастился. – Мечеслав снял с пояса подаренный Сахаманом небольшой кожаный бурдючок, украшенный медными бляшками, отпил из него глоток воды. Утолив жажду, он с тоскою подумал: «Это все, что осталось у меня от Сахамана, да еще кривой нож и кошель с монетами, оставленные у знакомого купца в Царьграде, кои надобно по возвращении на Русь передать Аяне, если она еще жива». Можно было передать их через купцов, но сердце противилось этому, не мог отдать их чужому человеку, мало ли… Чувствовал, сам должен вручить. Он скажет Аяне, что Сахаман погиб, как воин. Но не скажет, что кто-то из своих убил его подло, в спину. До сих пор Сахаман оставался не отомщенным, от этой мысли сердце Мечеслава постоянно кровоточило. Он вновь вспомнил, как все это было.
Это случилось через два года после битвы под Авидосом, во время похода базилевса Василия на болгар. Император стремился отомстить им за страх, пережитый в горах Фракии, где болгары в самом начале его царствования нанесли ему тяжкое поражение, и Божественному пришлось спасать свою жизнь позорным бегством. Что ж, тогда он был молод, неопытен и зависим, теперь же, возмужав, одержав несколько побед над мятежниками внутри страны и обретя уверенность, решил расправиться с давними врагами империи. Под его рукой было сильное, опытное и победоносное войско, в Македонии ему удалось разбить болгар и даже взять в плен их царя Романа. Мечеслав видел, как его с поникшей головой привели к византийскому императору. Василий приказал ослепить на глазах Романа сто человек, а сто первому оставить один глаз, чтобы он мог сопроводить слепцов к полководцу болгарскому Самуилу, который, не желая покоряться базилевсу, опять собирал войско против него. Василий повелел передать ему, что в следующий раз он ослепит всех болгар, взятых в плен. Один из христианских священнослужителей попытался воспрепятствовать жестокому наказанию, укорив Василия в том, что среди болгар есть христиане и грешно так обращаться со своими единоверцами. Император ответил, будет ли лучше для ромеев, если болгары перережут их всех, как свиней? После таких слов священник сник, не зная, что ответить. Василий внимательно всмотрелся в лицо того, кто пытался оспорить его приказ, и, грозно сверкнув очами, сказал:
