Можно было легко предположить, что человек, так смешно и неуклюже одетый, почти неспособен двигаться и свалится буквально через несколько шагов. Именно так думали моряки, с шутками облачаясь в громоздкие доспехи, в которых они больше всего напоминали жирных тюленей. Подобный внешний вид, естественно, сильно развеселил их. Доктор, одетый как и все, впрягся было в работу, но, услышав смешки матросов, остановился и возразил:
— Эй, шутники, подумайте-ка о морозце ниже тридцати, который теперь будет кусать нас еще сильнее, ведь мы больше не защищены скалой. Вы прекрасно знаете, что малейшего ветерка достаточно, чтобы сделать даже небольшой холод почти непереносимым. Я думаю, что дальше нам будет еще труднее.
— Извините, доктор, — сказал парижанин, который, смешно растопырив руки и расставив ноги колесом, стал похож на кувшин и принялся еще больше преувеличивать свою и без того нелепую походку.
— Я чувствую себя таким неповоротливым, ну прямо вылитый майский жук, угодивший в деготь.
— Иди, иди, болтун, и береги нос!
— Спасибо за совет, господин доктор, но я, несмотря на все свое уважение к вам, думаю, что нос, так же как и его счастливый обладатель, уже акклиматизировались и бояться нечего. Больше того, я, кажется, способен работать засучив рукава и тянуть сани в одиночку.
— Побереги-ка силы, они тебе еще очень пригодятся.
— Еще раз спасибо, доктор, но, кажется, у меня энергии прибавилось и я стал переносить мороз как настоящий эскимос.
— Ну что ж, тем лучше, но все же расходуй свои силы и энергию рационально.
Громкая команда, отданная Геником, прервала разговор.
— Свистать всех наверх! — прямо как на борту закричал боцман.
Услышав бодрый голос командира, доктор подумал, что сморозил глупость, сказав Плюмовану, что приспосабливаемость к окружающей среде уменьшается с течением времени. Вот и боцман Геник доказывает совсем обратное.
Де Амбрие подозвал боцмана и велел передать матросам:
— Первые сани повезут один офицер и шесть матросов: Бершу, Пантак, Геник, Легерн, Итурриа, Элимбери. А также восемь собак. Вторые — Вассер, лейтенант, Гиньяр, Курапье, Монбартье, Бедаррид, Кастельно и Бигорно. Собак — восемь. Третьи, самые легкие, — доктор, Плюмован, Дюма и четыре собаки.
Боцман приказал всем занять свои места. Офицеры наравне с матросами и собаками взялись за бечеву.
Все было готово, и ждали только сигнала.
Шлюпка, или «адмиральский корабль», как ее в шутку окрестили матросы, стояла позади саней. При ней были трое: капитан и два машиниста — Герман и Анрио.
Поставленная на деревянные полозья, лодка была готова к отправлению. И тут как раз прозвучал громкий голос капитана:
— В путь!
— Эй, ребята, навались! — крикнул в свою очередь Бершу, натягивая накинутую на плечо бечеву.
Ужиук взмахнул кнутом, щелкнул языком, почмокал губами, и сани двинулись с места, легко заскользив по снегу под ликующие возгласы матросов и лай собак.
Бретонец, баски и нормандцы находили все это весьма забавным и шли так быстро, что Бершу приходилось их сдерживать.
Так же легко следом за первыми покатились и вторые сани, затем плоскодонка, которую тащили доктор, Дюма и парижанин.
Все то и дело оборачивались, надеясь, что шлюпка вот-вот двинется с места… Ведь плавает же она по воде без угля и парового котла.
Но шлюпка пока стояла на месте, словно примерзла. И лишь за третьей лодкой, которую тащили доктор с двумя машинистами, тянулся канат, одним концом привязанный к носу «адмирала».
— Просто невероятно!
— Что именно?
— Что трое людей и четыре собаки потащат шлюпку!
— Хотелось бы посмотреть, как это будет!
— Они все могут! Хитрецы, да и только… в особенности доктор.
— Молодец, что и говорить.
— И Дюма тоже…
— И парижанин!
Канат, тащившийся за лодкой, длиной был около кабельтова, то есть около двухсот метров. Настолько же отстояла от лодки и носовая часть «адмирала».
Дюма и Плюмован, получившие от де Амбрие надлежащие инструкции, приподняли крепкий железный крюк, привязанный к концу каната, и вогнали его в лед.
— Готово, — обратились они к доктору.
Доктор засвистел в свисток, и канат, лежавший на снегу, похожий на гигантского червяка, от сильного напряжения мгновенно вытянулся. Вытянулся, но не лопнул. И крюк выдержал, не сломался.
И вот шлюпка, плавно скользя, стала приближаться, вбирая канат, навертывавшийся на вал.
До чего просто!
Воздух огласило «ура».
Пяти минут хватило малой «Галлии», чтобы пройти расстояние, равное длине каната.
Успех был обеспечен.
Это суденышко, несмотря на вес и объем, будет следовать за другими санями. Бросать ее не придется, как какое-нибудь impedimeptum[80].
Перекинувшись несколькими словами с доктором и капитаном, Дюма и Фарен снова перенесли крюк на свою лодку. И все повторилось сначала. Лодка продвинулась немного, разматывая канат, и остановилась. Крюк вогнали в лед, где Желен заранее проделал ножом большое отверстие.
Шлюпка покатилась по льду, втягивая канат. И так кабельтов за кабельтовом.
Разумеется, первые и вторые сани ушли вперед, но не так далеко, как можно было предполагать.
Через двадцать минут, когда было пройдено около километра, капитан, заметив, что люди устали, скомандовал отдых.
Шлюпка между тем прошла всего четыреста метров, наравне с тащившей ее плоскодонкой. Доктору. Дюма и парижанину приходилось то и дело останавливаться. Поэтому они устали меньше остальных.
Капитан посоветовал всем следовать пословице: «Тише едешь — дальше будешь».
ГЛАВА 5
Двенадцатого апреля, достигнув восемьдесят седьмого градуса северной широты и двадцать второго градуса западной долготы, наши путешественники снова тронулись в путь.
Первый день промелькнул без особых приключений. К вечеру все устали, хотя прошли всего двенадцать километров, но при данных условиях это был неплохой результат.
Шлюпка двигалась прекрасно, электромотор действовал безукоризненно.
Между тем температура понизилась, и ночью ртуть в градуснике снова замерзла. Полярная зима
