убивал случайно!.. Убивал из любопытства, в припадке гнева!.. Без сожалений, вообще не испытывая каких-либо чувств!.. Но сегодня я понял, что значит упиваться кровью врага!.. Существует радость, о которой я и не подозревал, и познать ее меня заставит ненависть! Прощай, честолюбие… любовь… удача! Для меня больше не существует ничего, кроме ненависти!.. И горе гордецам-французам, которые пробудили ее во мне!
Выборы состоялись на следующий день. Яростная борьба между мистером Уэллсом и его конкурентом окончилась в пользу последнего: для того чтобы отец нежной Леоноры стал депутатом верхней палаты, не хватало нескольких сотен голосов. Забаллотированный[389] кандидат, вне себя от ярости после поражения, виновником которого он считал полковника Батлера, стал в отместку распространять о недавнем своем представителе и правой руке ужасные слухи. Однако тот уже исчез — сразу же после оглашения результатов выборов.
Мистер Уэллс объявил, что отныне двери его дома закрыты для полковника. Мисс Леонора, возмущенная тем, что ее будущий супруг не стал драться на дуэли и тем самым лишил ее удовольствия, которое вряд ли сможет доставить ей собственный отец, также выступила за немедленный разрыв с ним. Так что с ее стороны мистер Уэллс встретил полную поддержку.
Что же касается полковника, то своевременное бегство, возможно, спасло его от веревки членов комитета бдительности.
Судья, видя жалкое фиаско[390] своего друга, поступил как истинный янки, то есть переметнулся на сторону противника. Желая, хотя и с некоторым опозданием, удовлетворить общественное мнение, он приказал арестовать убийцу.
Но тот не был столь наивен и умело скрывался от полицейских ищеек: полковник исчез бесследно, и это после того, как в течение сорока восьми часов держал в напряжении целый город, такой, как Сан- Франциско.
Ничто более не удерживало Жака и Жюльена в Калифорнии. Счастливые, что наконец покончат с этой сумасшедшей жизнью, они на следующий день после описанных нами драматических событий, а именно третьего июня 1879 года, пустились в путь в направлении мексиканской границы. Это была дата, намеченная для отправки груза Алексею, а значит, необходимые инструменты для повторной эксплуатации золотоносных пород Карибу прибудут на место вовремя.
По настоятельному совету Перро путешественники сохранили своих индейских лошадей.
— Видите ли, подобных коней, — говорил охотник, — не так-то просто найти, едва ли на сотню наберется четверка. Они крепки, словно стальные гвозди, послушны, как агнцы, могут долго обходиться без еды, а когда пустятся вскачь, то легко обставят и покусанного мухами лося. Берите их с собой в Мексику. Это — дикая страна, и, как вам известно, в ней нет железных дорог, там ходят дилижансы, поездки в которых многие путешественники-христиане приравнивают к восшествию в чистилище[391]. А на этих лошадях вы всегда сможете сделать пятнадцать лье в день. Двигаясь примерно с той же скоростью, что и эти колымаги, вы зато будете сами себе хозяева.
Таким образом, лошади в третий раз были погружены в специальный вагон.
Друзья тепло обнялись и распрощались с Перро, взяв с него обещание, что если дела пойдут неплохо и Алексей соберется провести зиму у них в Бразилии, то канадец обязательно будет его сопровождать.
— Если только мы не свидимся еще раньше, — загадочно промолвил Перро и бросился бежать на пароход, чтобы скрыть охватившие его чувства.
Жак и Жюльен, взволнованные не меньше их товарища, вошли в вагон. Поезд отходил почти одновременно с судном, где уже разместили китайских рабочих и оборудование. Друзьям предстояло ехать до Аризоны-Сити, города, расположенного в восьмистах километрах южнее, при слиянии рек Хила и Колорадо, возле мексиканской границы.
Французы тронулись в путь на исходе дня и, перекусив в вагоне-ресторане, устроились на ночь. Жак сделал несколько заметок в своей записной книжке, Жюльен нанес проделанный ими путь на карту, и затем они улеглись спать.
Колея, по которой наши герои выехали из Сан-Франциско, огибает южную оконечность одноименного залива и, оставив позади Сан-Хосе и Найл, соединяется в Латропе, в двадцати километрах от Стоктона, с Тихоокеанской южной железной дорогой, заканчивающейся у мексиканской границы. От станции Латроп рельсовый путь следует вдоль реки Сан-Хоакин и, сохраняя неизменно направление на протяжении ста двадцати километров, по меньшей мере в пятидесяти местах пересекает десять правых притоков. В Визалии, крохотном поселке, затерянном среди болот возле озера Туларе, дорога сворачивает чуть в сторону и, пройдя около двадцати лье по ровной прямой, покидает зажатую между отрогами Сьерра-Невады и Береговых хребтов огромную долину, чтобы, спустя несколько поворотов, подойти к станции Кальенте — последней в преддверии ущелья Тачипи. По выходе из этой извилистой расселины, совершенно не пригодной на первый взгляд для прокладки железнодорожной линии, она вступает в пустыню Мохаве, простирающуюся вплоть до Рио-Колорадо, и, пробежав по прерии, каких много на Дальнем Западе, врезается в горную гряду Сан-Бернардино, являющуюся продолжением Береговых хребтов и соседствующую с бескрайними равнинами, подступающими с востока к Калифорнийскому заливу. Хотя средняя высота ее и так не превышает тысячи метров, эрозия[392] ни на день не прекращает своего разрушительного действия.
Проснувшись на рассвете, Жак и Жюльен с интересом созерцали постоянно изменяющийся пейзаж. Пройдя по вызывающей головокружение обрывистой кромке горной дороги, поезд дважды проскакивал ущелья и мчал теперь среди ухоженных полей пшеницы и кукурузы, плантаций табака, хлопка и сахарного тростника, виноградников, посевов конопли и льна. А потом появились и чудесные сады с множеством апельсиновых деревьев, усыпанных цветами и плодами.
Машинист позвонил в колокол, и поезд, сбавив скорость, покатил не спеша по улицам хорошенького городка, между низкими домами из необожженного кирпича. Это был Лос-Анджелес, административный центр одноименного округа, насчитывающий восемь с половиной тысяч жителей. Как объяснил Жюльен своему другу, сей населенный пункт примечателен лишь тем, что он — последний расположенный на территории Соединенных Штатов город, лежащий на их пути, ибо Аризона-Сити, в восьмидесяти лье отсюда, вряд ли может быть причислен к городам.
Затем поезд снова понесся по долине. Обработанные поля вскоре уступили место печальной растительности нетронутых почв. Повсюду — верески, карликовые каштановые деревца, узловатые дубки да кустарник, именуемый индейцами мазаниллой и дающий мелкие плоды, напоминающие вкусом яблоки и используемые местным населением для приготовления напитка, сходного с сидром[393]. И никаких следов жилья, — лишь маленькие станции, где машинист пополнял запасы воды и топлива.
Через три часа после отправления из Лос-Анджелеса поезд вошел в проход Херонимо — довольно длинное ущелье между горами Сан-Хасинто и оконечностью хребта Сан-Бернардино — и, миновав его, опять помчал по пустынному краю. Однообразный пейзаж, который могли лицезреть пассажиры на протяжении двухсот двадцати километров, напоминал чем-то поросшие маком долины на Корсике[394] и в Тоскане[395] .
Монотонное путешествие продолжалось около пяти часов. Затем вновь раздался удар колокола, паровозный гудок слился со скрежетом металла, и состав остановился перед убогим навесом, вдали от монументального сооружения — настоящей крепости, подножие которой омывалось полноводным потоком. Над фортом Юма, — а это был он, — развевался флаг Соединенных Штатов, за стенами же его размещался гарнизон, готовый отразить нападение разбойничьих банд индейцев браво[396]. На крутом берегу реки, известной как Колорадо, темнели строения из необожженного кирпича, образовывавшие поселок со звучным названием «Аризона-Сити».
Поездка по железной дороге закончилась.
ГЛАВА 18
