Курок щелкнул. Осечка!
Зуав кланяется еще почтительнее и говорит:
– Успокойтесь, сударыня! Я – неуязвим! Судите сами: я осужден на смерть и ускользнул от нее два раза. Пуля, которая меня убьет, еще не отлита. Потрудитесь следовать за нами!
Скрепя сердце, дама в черном покоряется своей участи и говорит несколько слов своему кучеру. Привыкший к пассивному повиновению, крепостной щелкает языком, и лошади направляются к французским линиям.
Через пять минут странная пленница со своим не менее странным эскортом въезжает во второй полк зуавов. Это появление возбуждает настоящий энтузиазм. С воспаленными глазами, с почерневшими от пороха лицами, солдаты единодушно приветствуют товарищей и радуются их триумфу.
Поезд останавливается перед полковником, который, верхом на лошади, стоит подле знамени, окруженный адъютантами.
В этот момент шлепается граната, разрывается и осыпает людей целым ливнем осколков. Лошадь полковника убита наповал. Русский кучер падает с раздробленным черепом, дама в черном вскрикивает и лишается чувств. Зуавы хватают и держат лошадей, в то время как полковник, не получивший даже царапины, спокойно говорит Сорви-голове:
– Это ты… мошенник? Что ты тут делаешь?
– Господин полковник, я вам привел другую лошадь… Смею извиниться, что упряжь ее не в порядке!
– Хорошо! Ступай же, ступай в роту на свое место и постарайся, чтобы тебя убили!
– Господин полковник! Как вы добры! А мои товарищи?
– Такие же негодяи! Пусть идут с тобой. Скажи, чтобы пленницу отвезли к доктору!
Зуавы, спокойно стоя под огнем, отдают честь полковнику, делают поворот и уходят к себе в роту, увы, очень поредевшую.
Они проходят мимо обрадованного трубача, который расспрашивает их.
– Очень просто. – отвечает Дюлонг, – мы сторожили лагерь, а потом видим, какой тут лагерь! – бросили его и убежали.
– Потом, – добавляет Сорви-голова, разрывая зубами патрон, – мы служили в разведчиках, в артиллерии, в кавалерии, а теперь сделались пехотинцами! Пойдем, мой старый карабин, пойдем работать!
ГЛАВА IV
Вверху, на высотах Альмы, перед лицом грозной смерти, солдаты мучаются жаждой. Ужасная, мучительная жажда во время битвы! Волнение, опасность, шум выстрелов, удушливый дым, порох, остающийся на губах, так как патрон разрывают зубами. – все это производит лихорадку и горячит кровь. В ушах шумит, глаза краснеют, голова горит, рот высох… Зуавы отдали бы жизнь за глоток воды.
Но котелки пусты. Солдаты кусают пули, сосут камни, траву, чтобы утолить жажду.
– А! Тетка Буффарик! Мы – спасены!
Спокойная, проворная, ловкая, невозмутимая под выстрелами, появляется маркитантка с полным котелком. Но это не вода! Это водка – молоко тигра!
– Тетка Буффарик! Стаканчик! Умоляю!
– Пей, милый, сколько хочешь!
Она быстро повертывает медный кран бочонка, наполняет стакан и подает.
– Уф! Я словно огня выпил!
Маркитантка торопится подать другим.
– Тетка Буффарик! У меня угли в горле!
– Поскорее мне!
– Вот, пей, голубчик!
– Спасибо, держи деньги!
– Некогда получать… касса заперта… после заплатишь!
– А если меня убьют?
– Тем хуже для тебя! Иди и не беспокойся!
Маркитантка спокойно двигается, не обращая внимания на жужжание пуль, на летящие ядра, проворная, улыбающаяся, смелая, благодушная.
Мало-помалу бочонок пустеет. Тетка Буффарик снова идет наполнить его. Неподалеку, позади полка, подле походного лазарета, стоит мул Саид с двумя бочонками. Тут же доктор Фельц, Роза и Тото.
В одном из бочонков – ром для солдат, в другом – свежая вода для раненых.
С ловкостью и самоотверженностью Роза помогает врачу, который роется в окровавленной массе изувеченных тел и поломанных костей.
Бедные раненые! Они прибывают ежеминутно.
Страшное зрелище представляет из себя этот уголок поля битвы, где вместо росы трава обрызгана кровью, где трепещут умирающие, где гордая веселая молодежь в последней агонии призывает слабеющим голосом свою мать, переносясь душой в золотые безоблачные дни детства!
Тетка Буффарик подходит к своему мулу в тот момент, когда ландо с бесчувственной дамой в черном останавливается у лазарета. Не зная ничего о подвигах Сорви-головы, она не понимает, откуда взялась эта незнакомка, но ее доброе сердце сжимается при виде неподвижно лежащей женщины, бледной, как смерть, быть может, мертвой.
Маркитантка подходит ближе, замечает, что незнакомка дышит, и быстро расстегивает ее бархатный лиф, причем из-за лифа падают на землю тщательно спрятанные бумаги.
Зуав поднимает их в то время, как маркитантка натирает водкой виски незнакомке. Дама открывает глаза, приходит в себя и при виде французской военной формы делает гневный жест, отталкивает тетку Буффарик, видит свои бумаги в руках солдата и кричит:
– Эти бумаги… дайте их сюда… они мои… возвратите мне их!
– Ну, уж нет! – возражает зуав. – Я, слава Богу, знаю свою обязанность и передам их полковнику, а он отдаст их главнокомандующему. Так будет лучше!
– Я не хочу! Вы не смеете!
Дама в черном волнуется, нервничает, кусает губы, и тетка Буффарик спокойно замечает ей:
– Бросьте, не портите себе кровь! Вы должны принять что-нибудь укрепляющее… Не надо гримасничать, я говорю от сердца!
– Нет! – отвечает сухо незнакомка. – Я ничего не возьму от французов… врагов моей родины!
Ее большие глаза, похожие на черные алмазы, внимательно смотрят на ужасную груду распростертых тел, и выражение дьявольской радости появляется на ее прекрасном лице.
В это время появляется Роза со стаканом воды и говорит своим нежным музыкальным голосом:
– Но врагов великодушных, сударыня, которые перевязывают ваших раненых, как своих, братски заботятся о них…
Беленькая, с нежным румянцем на щеках, молодая девушка просто очаровательна. Просто одетая, с трехцветной кокардой на соломенной шляпе, прикрывающей роскошные волосы, она пленяет и чарует своей грацией и изяществом, Незнакомка долго и внимательно разглядывает ее, очарованная голосом и ласкающим взглядом девушки. Ее охватывает странное волнение. Что-то бесконечно грустное и нежное шевелится в ее душе…
Глаза незнакомки смягчаются и увлажняются слезами.
