— Но ведь для этого рискованного дела вполне достаточно нескольких решительных людей, — возразил адъютант.
— Правильно. Только где найти таких людей?
— А Молокососы? А их командир Сорви-голова? — сказал адъютант.
— Дети! — воскликнул генерал. ~- Да, дети, но смелые, как львы, и хитрые, как обезьяны!
Подумав немного, генерал согласился:
— Хорошо. Позовите сюда капитана Сорви-голова.
— Слушаю, генерал!
Через несколько минут адъютант вернулся в сопровождении отважного француза.
Жан стоял перед знаменитым главой бурских войск, почтительно вытянувшись по-военному, но, как всегда, уверенный в себе и сохраняя чувство собственного достоинства.
Кронье устремил на него ясный и твердый, как сталь, свой единственный глаз и без дальних околичностей спросил:
— Сколько людей в вашем распоряжении?
— Сорок, генерал.
— Можно на них положиться?
— Как на меня самого, генерал.
— Умеете обращаться с динамитом?
Жан вспомнил о своих странствиях по Клондайку, где ему чуть ли не ежедневно приходилось прибегать к динамиту, и, не колеблясь, ответил:
— Да, генерал, и уже давно.
— В таком случае, у меня есть для вас трудное, почти невыполнимое поручение.
— Если только трудное — считайте, что оно уже выполнено. Если невыполнимое — то либо оно будет выполнено, либо мы сами погибнем.
— Дело не в том, чтобы умереть, дело в том, чтобы успешно выполнить поручение.
— Слушаю, генерал!
— Я не обещаю вам за это ни звания, ни почестей, ни даже награды.
— А мы и не продаем своей крови, генерал. Мы сражаемся за дело независимости Трансвааля. Распоряжайтесь нами, как взрослыми солдатами, исполняющими свой долг.
— Именно это я и делаю! Приказываю вам отрезать отступление бронепоезду и взорвать мост. Действуйте немедленно! Ступайте, мой мальчик, и лишний раз оправдайте ваше славное прозвище.
Отдав честь генералу, Сорви-голова вышел. Он вихрем пронесся по лагерю, на который продолжали сыпаться снаряды англичан, собрал Молокососов, приказал им седлать коней и раздал каждому по пять динамитных патронов и бикфордовы шнуры с фитилями. На все это у него ушло не более десяти минут.
— Вперед! — скомандовал он.
Маленький экспедиционный отряд насчитывал сорок одного человека.
Сорванцы бешено скакали, ежеминутно рискуя сломать себе шею среди скал и рытвин, потому что единственными источниками света в этой кромешной тьме были звезды да вспышки пушечных выстрелов.
Но у добрых бурских лошадок такая уверенность и сила в шаге, ими руководит столь безошибочный инстинкт, что ни одна из них ни разу не только не упала, но даже не споткнулась. За пятнадцать минут они пробежали расстояние в четыре километра.
И вот Молокососы уже недалеко от железной дороги. В пятистах-шестистах метрах сверкают воды Моддера. Очертания местности, которую они в качестве разведчиков изъездили вдоль и поперек, настолько знакомы им, что, несмотря на темноту, юнцы узнают малейшие ее извилины. Спешились, не проронив ни слова. Чувствовалось, что англичане здесь так и кишат.
Десять Молокососов остались охранять лошадей. Остальные, захватив динамитные патроны, отправились пешими за своим командиром.
Они передвигались, словно истые индейцы, с бесконечными предосторожностями: ползли, останавливались, прятались то за скалой, то за кустарником и снова пускались в путь.
Бронепоезд находился всего в полутора километрах от них. Пушки его продолжали грохотать, оглушая Молокососов. По железнодорожному полотну сновали какие-то тени, вырисовывались силуэты часовых, расставленных попарно, с промежутками от полутораста до двухсот метров.
Отважные сорванцы с поразительной быстротой и самообладанием прямо голыми руками принялись копать ямки под рельсами. Сорви-голова насыпал в патроны порох, вставлял в них шнуры с фитилями и вместе с Фанфаном укладывал их в ямки и прикрывал сверху землей.
Неосторожное движение, малейший удар по стальным рельсам — и все взорвется. От одной мысли об этом людей менее хладнокровных бросило бы в дрожь.
К тому же их каждую секунду могли заметить часовые. Правда, Молокососы работали лежа, плотно прижавшись к шпалам, с которыми они сливались.
Слава богу! Наконец-то уложены все патроны. Их целая сотня, каждый весом в сто граммов.
Десять килограммов динамита! Так встряхнет, что самим чертям тошно станет!
— Назад! — голосом тихим, как дыхание, скомандовал Сорви-голова.
Молокососы отступили на несколько шагов и припали к земле.
— Ты, Фанфан, останешься здесь, — продолжал Сорви-голова, — а я побегу на мост. Мне понадобится четверть часа, чтобы добраться туда и заложить там петарды [72]. Когда услышишь взрыв, подожги фитили и беги. Понял?
— Да, хозяин.
— Если через четверть часа взрыва не будет, значит меня уже нет в живых. Ты все равно поджигай тогда… Скажешь Кронье — я сделал все что мог.
— Есть, хозяин!.. Только вот что я тебе скажу: взрывать-то взрывай, да не вздумай сам кокнуться. У меня сердце от горя лопнет.
— Молчи и выполняй! Сбор — после взрыва, у стоянки лошадей.
Отдав тот же приказ другим Молокососам, Сорви-голова принялся укладывать патроны в две провиантские сумки, по пятьдесят штук в каждую. Со стороны могло показаться, что он имеет дело не с динамитом, а с деревянными чурками — так быстро и уверенно он ими орудовал. Одну сумку через правое, другую через левое плечо, в каждой по пять килограммов динамита, и — в путь. Сделав небольшой крюк, Жан свернул прямо к мосту и минут через шесть был уже на месте. Мост, как он того и ожидал, охранялся часовыми. Сорви-голова бесшумно обошел наскоро сооруженные англичанами защитные укрепления и добрался до обвалов, вызванных предыдущим взрывом. Он был в числе тех, кто взрывал тогда мост, и отлично запомнил конфигурацию местности.
Как всегда, Жану невероятно везло: ему удалось взобраться по контрфорсу[73] до настила моста. Мост был решетчатый. Он состоял из продольных брусьев, поперек которых были наложены шпалы, а на шпалах укреплены рельсы. Вдоль левой его стороны тянулась деревянная дорожка для пешеходов, такая узкая, что два человека, встретившись на ней, с трудом разошлись бы.
А внизу река. Пучина!
Сорви-голова, положившись на свою счастливую звезду и находчивость, смело ступил на дорожку и направился к первому устою моста, собираясь взорвать его.
Но не прошел он и пятнадцати шагов, как раздался резкий окрик:
— Who goes there?
Уловив ирландский акцент в английской речи часового, Сорви-голова решился на отчаянный ход:
— Это ты, Пэдди? Без глупостей, дружище! — с деланным смехом ответил он.
«Пэдди» — общее прозвище ирландцев, подобно тому как «Джон Буль» — прозвище англичан, а «Джонатан» — прозвище янки.
— Томми! Ты, что ли? — с явным недоверием откликнулся часовой. — Подойди поближе… Руки вверх!
— Да не ори! Смотри, что я стянул… У меня карманы набиты провизией и бутылками виски… На вот, попробуй!
