Ошалевшие коровы узнали наконец своих хозяек, стали прислушиваться и пошли на их голоса. Они сгрудились у пролома, и вдруг, снова обезумев от необычной обстановки, ринулись на англичан в тот самый миг, когда последние вбегали во двор фермы.
Героические женщины очутились между англичанами и стадом. С одной стороны на них неотвратимо надвигалась щетина штыков, с другой — наваливалась живая лавина из сотен острых коровьих рогов…
Крик сострадания и ужаса вырвался из уст Жана Грандье и его товарищей, которые теперь только разгадали отважный замысел этих мужественных бурских патриоток.
— Нет, нет!.. Только не это!.. — срывающимся от слез голосом крикнул Сорви-голова.
— Спасем защитников нашего Отечества, да здравствует свобода! — еще раз отчетливо и громко прозвучал голос матери.
— Да здравствует свобода! — звонким эхом откликнулись голоса дочерей.
То был последний их крик. Ошалев от уколов привязанных к хвостам колючек, коровы ринулись в поле через брешь. Несчастные женщины были повалены и растоптаны стадом, которое вихрем промчалось по ним и с разбегу налетело на англичан, опрокинув первые ряды солдат ее величества. Стадо неслось огромной неудержимой лавиной. Коровы обдирали себе бока об острые углы пролома, ревели от бешенства и боли и разбегались во все стороны по полю.
А вслед за ними прорвались и Молокососы, мгновенно вскочившие в седла. Героическое самопожертвование женщин не пропало даром. Оно обеспечило мужчинам время, необходимое для того, чтобы проскочить через линии англичан, среди которых набег стада произвел опустошение, ничуть не меньшее, чем то, какое мог бы причинить ураганный артиллерийский огонь.
Однако английским солдатам нельзя отказать в отваге и упорстве.
Рожок проиграл сбор, офицеры перестроили ряды солдат и снова бросили их в атаку. На все это потребовалось не более пяти минут.
Вдруг где-то вспыхнуло пламя и раздался сильный взрыв. За ним — второй, третий… Да так и пошло! Каждый миг то там, то здесь что-то рвалось. Вспышки возникали в самых неожиданных местах, даже на артиллерийских позициях, превращая в труху зарядные ящики и упряжки.
Со всех сторон летели страшные останки людей и животных, перемешанные с землей и камнями Перепуганные и оглушенные английские солдаты не слышали ни слов команды, ни человеческих криков: все заглушало мычание коров, то и дело прерываемое взрывами. Не в силах разобраться в страшной и таинственной сумятице, животные разбегались, охваченные паникой.
Замысел Жана Грандье удался на славу. Правда, ужасной ценой, он все же одержал победу. И хотя взрывы динамита становились все реже и отдаленнее, англичане решили, что они наткнулись на целую армию, и отступили до самого водохранилища. Наскоро стянув туда все свои силы, они провели остаток ночи в тревоге, ежеминутно ожидая нападения.
Не спали и Молокососы, остановившиеся поблизости, немного восточнее Таба-Нгу. Им предстояло еще предать земле тела женщин, спасших им жизнь, и они не хотели удаляться от фермы, прежде чем не исполнят этот священный долг.
Чуть забрезжили первые лучи рассвета, Молокососы отправились обратно на ферму. Они приближались к ней с величайшими предосторожностями, так как ферма могла оказаться занятой неприятелем.
Сорви-голова шел впереди. Одной рукою он вел пони, в другой держал наготове маузер.
На ферме царила мертвая тишина, наступающая обычно после великих бурь и потрясений; ни одного живого существа, ни людей, ни животных… Домашняя птица — и та разбежалась из птичника.
Глазам Жана представилось жуткое зрелище.
В поле, невдалеке от пролома, лежало десятка два искалеченных трупов, истоптанных копытами коров. То были англичане. Повсюду виднелись пятна крови, исковерканное оружие.
А в усадьбе, у самой стены, Сорви-голова увидел жестоко изуродованные тела старой матери и ее дочерей.
Жан снял шляпу и знаками подозвал своих товарищей, не в силах вымолвить ни слова.
Те подошли с обнаженными головами и, упав на колени, зарыдали при виде этих неузнаваемых тел.
Но время шло. Надо было поторопиться выполнить горестный долг. Враг был совсем рядом. Каждую минуту он мог вернуться и лишить Молокососов столь дорого купленной ими свободы.
Сорви-голова отер слезы и, стараясь придать голосу твердость, тихо произнес:
— Довольно слез, друзья. Выроем могилу… А ты, Фанфан, стань в дозор за стеной.
Отыскав на ферме лопаты и кирки, Молокососы с каким-то неистовым ожесточением принялись рыть рыхлую землю. Казалось, она вся была пропитана людской кровью.
Вскоре могила была вырыта. Сорви-голова и Поль застлали ее белоснежной простыней, извлеченной из массивного шкафа, где старая мать хранила свои сокровища.
Потом с бесконечными предосторожностями и трогательной почтительностью Молокососы подняли одно за другим тела героинь, опустили их в могилу и прикрыли второй простыней.
Жан, сорвав со своей фетровой шляпы кокарду расцветки национального трансваальского знамени, бросил ее на простыню и дрожащим от волнения голосом произнес:
— Прощайте, благородные и дорогие нашему сердцу жертвы бесчеловечной войны! Прощайте! Покойтесь с миром…
Все Молокососы последовали примеру своего командира и, сорвав кокарды, побросали их на саван, который засверкал ярким созвездием красного, белого и зеленого цветов — символов измученной, окровавленной, но все еще живой родины буров.
Потом они снова вооружились лопатами и, бледные, задыхаясь от подступавших к горлу рыданий, молча засыпали могилу.
Сорви-голова хотел уже дать приказ об отходе, но Поль Поттер, срезав с акации длинную ветку, остановил его.
— Погоди! — крикнул он командиру, а сам побежал на сеновал, схватил там охапку сена, накрутил его на палку, устроив что-то вроде факела, и бросился в дом, все поджигая на своем пути: занавески, постели, одежду в шкафах, — словом, все, способное быстро воспламеняться Потом он понесся в конюшню, где запалил сено под стойлами, потом в сарай и, наконец, вернувшись к сеновалу, с размаху швырнул туда пылающий факел.
— Теперь можно уходить! — сказал он, покончив с этим разрушительным делом.
Вскоре все вокруг запылало; послышался треск горящего дерева, полетели искры. Из-под крыши, из дверей и окон строений вырвались густые клубы темного дыма В несколько минут пожар охватил всю огромную ферму Не обращая внимания на подступавшее к ним со всех сторон пламя, Молокососы выстроились перед свежей могилой Раздалась команда их капитана:
— На-караул!..
Это последняя почесть, которую юные бойцы воздали мужественным патриоткам, павшим смертью храбрых за свободу своей Отчизны.
Отдав последний долг. Молокососы церемониальным шагом двинулись через пролом к своим встревоженным пожаром лошадям, которые уже начали нервно рыть копытами землю.
Миновав пролом, Поль обернулся и, побледнев сильнее прежнего, произнес своим хрипловатым голосом, задрожавшим от гнева и боли:
— Пусть эти развалины будут их гробницей. Да не осквернит нога завоевателя землю, в которой они покоятся!
В это мгновенье раздался пронзительный возглас Фанфана:
— Тревога!.. Неприятель!..
Среди высоких трав мелкой рысцой трусил отряд в десяток улан.
— По коням! — скомандовал Сорви-голова. — Отступать!
Он торопился донести генералу Бота об исполнении возложенной на него задачи. Только это обстоятельство и вынудило его повторить свой приказ вскочившим в седла Молокососам.
— Отступать! — крикнул он.
Но чего это ему стоило! Ускакать, не дав боя этим жестоким грабителям, которых он так давно и так
