из черепахи!
Это шибэ – незатейливое блюдо, не требующее никаких кулинарных познаний.
В небольшую латку всыпают горсть куака (грубой муки из маниока), вливают немного воды и размешивают это все пальцем так, чтобы образовалась кашица, которую снова разбавляют водой.
Эта безвкусная похлебка, не имеющая ни запаха, ни цвета или, вернее, напоминающая по цвету грязные смоченные опилки, отличается чрезвычайной легкостью, удобоваримостью и питательностью.
Ничего лучшего в данном случае нельзя было придумать для больных, которые принялись с жадностью уничтожать эту пищу.
Шарль, зная по опыту, что обременять желудок людей, страдающих от истощения, чрезвычайно вредно, предлагает им воздержаться и подождать, пока они успеют приготовить им что-нибудь более вкусное и более подкрепляющее. Тем временем индейцы, которым теперь нечего было делать, так как работать ганчо и форкильей теперь не приходилось, сначала бессмысленно смотрели на происходившее, затем растянулись на палубе, на самом припеке, и заснули, как пригретые солнцем животные.
Шарль, с помощью своих друзей и сеньора Хозе, перенес обоих незнакомцев со шлюпки под навес на корме бателлао, снял с них промокшую одежду, одел во все свежее и сухое. Маркиз тем временем приготовил для больных прекраснейшее кушанье, каким иногда балуют себя моряки: на бутылку хорошего бордосского вина кладут несколько кусков сахара и крошат в него довольно крупными кусками сухари, которым дают несколько размокнуть в вине.
– Не правда ли, господин шкипер, это не хуже вашего шибэ?
– Не стану с вами спорить, господин Маркиз, – только нужные для этого кушанья продукты здесь не всегда бывает легко достать. А то, право, может явиться желание захворать, – добавил мулат, с видом человека, знающего цену и вкус французского нектара.
Благодаря этому сердечному и разумному уходу оба незнакомца стали быстро поправляться.
Теперь они уже в состоянии сидеть и могут без особого усилия произнести несколько слов благодарности этим добрым людям, спасшим им жизнь. Затем снадобье Маркиза начинает действовать с изумительной быстротой. Растянувшись удобно в гамаке, они тотчас же засыпают крепким, здоровым сном.
Через три часа они проснулись от ощущения голода.
– С добрым здоровьем! – весело приветствует их Маркиз, который успел приготовить из припасов, найденных на судне, самый изысканный, праздничный обед.
– Господа, пожалуйте к столу! Мосье Шарль! Винкельман! Сеньор Хозе! Прошу оказать честь! Не дайте остыть всем этим прекрасным вещам.
Занятые подробным осмотром паровой шлюпки, трое мужчин спешат на зов, и невольный крик радостного удивления вырывается у них при виде гостей, хотя еще и не совсем окрепших, но все же держащихся уже на ногах и способных оценить по достоинству приготовленный в их честь обед.
Оба гостя – еще совсем молодые люди, с тонкими и правильными чертами лица, симпатичные, несколько смуглые, как обычно бывают португальцы, черноволосые, с большими выразительными и честными глазами. Старший из двух был человек лет тридцати, самое большее, младшему же едва ли было двадцать пять лет.
Повесть их была не сложна, но драматична.
Один из них, более молодой, был сыном именитого коммерсанта в Манаосе и владельцем паровой шлюпки. Намереваясь попасть в верховья Рио-Бранко и убедиться в пригодности этой местности для скотоводства, он отправился туда месяца два тому назад со своим приятелем, четырьмя неграми и шестью индейцами-матросами.
После удачного исследования местности он возвращался веселый и довольный в Манаос, считая мысленно будущие прибыли и доходы, мечтая о быстром и легком обогащении. Вдруг, при входе в Рио-Негро, его шлюпка под обоюдным напором своей турбины и течения врезалась со всего маха в илистую мель.
Были пущены в ход все средства, чтобы сняться с мели, но все напрасно. Так как дожидаться здесь поднятия уровня воды было невозможно, то решили, что на другой же день механик отправится в монтарии, то есть маленькой бортовой шлюпке, с четырьмя гребцами просить помощи в деревне Мура, к счастью, находившейся недалеко отсюда.
Ночью негры и индейцы сговорились, накинулись на своего судовладельца и механика, мирно спавших в ожидании утра, и связали их. Награбив провианта и разных припасов, показавшихся им заманчивыми, нагрузили все это на две небольших шлюпки, обычно буксируемые за кормой судов, плавающих по этим рекам, и бежали кто куда, покинув несчастных бразильцев на произвол судьбы или, вернее, на мучительную голодную смерть.
С того времени прошли два дня и две ночи, когда, наконец, несчастные были спасены случайным прибытием бателлао.
По мнению Шарля и его товарищей, а также и двух жертв этой гнусной проделки, паровая шлюпка села на мель не случайно; крушение это было заранее задумано коварным экипажем.
Эти люди, с которыми во все время пути обходились как нельзя лучше и которым не на что было пожаловаться, не могли дождаться выдачи заработанной платы и обещанного им вознаграждения, которые они должны были получить самое позднее через два дня.
Не принимая ничего во внимание, позабыв про опасности и труды, которые они дружно делили с хозяином в течение двух месяцев, они без всякой уважительной причины, кроме своей нелепой жадности и грабительских инстинктов, побуждаемые своей врожденной склонностью к дезертирству, раскрали все, что им казалось заманчивым.
Это опять все та же старая история взаимоотношений цветных людей и белых, то же вечное нарушение данного слова и обязательств, являющееся отличительной чертой всего местного населения.
Когда оба бразильца, наконец, совершенно оправились и почувствовали себя снова сильными и бодрыми, то прежде всего стали обсуждать со своими новыми друзьями вопрос о снятии с мели паровой шлюпки.
