воздух своим громким шипением и жужжанием и кружась вокруг неподвижно стоявших людей, затаивших дыхание, старающихся не моргнуть даже глазом, чтобы не раздразнить свирепых насекомых. Шарль застыл в своем кусте, Маркиз лежал на животе, Хозе – на спине, индейцы в самых фантастических позах. Все словно окаменели на месте среди жужжащего и тревожно носящегося кругом них роя ос.
Одно неосторожное движение – и тысячи ужасных острых жал в один момент вонзятся в несчастных путешественников. Но благодаря своевременному окрику, так спокойно и властно брошенному Винкельманом, опасность была предупреждена. После томительной четверти часа, проведенной всеми в полной и мучительной неподвижности, свирепые насекомые, привыкшие к частым обвалам старых стволов, вызывающих сотрясение их гнезда, мало-помалу успокоились и стали возвращаться в свое потревоженное гнездо, не найдя ничего подозрительного в этих неподвижных фигурах.
Тогда осторожно трогаются с места и путешественники.
– Однако, долго ли еще нам предстоит так маяться? – спрашивает Маркиз, совершенно выбившись из сил. – Если это еще долго будет продолжаться, то я стану и не двинусь с места до тех пор, пока правительство не проведет здесь железную дорогу или хотя бы трамвай!
– Еще сутки, сеньор Маркиз! – говорит Хозе. – Как вы видите, девственные леса всегда по краям так непроницаемы и так непроходимы на протяжении приблизительно двадцати километров.
– Ну, а дальше?
– А дальше уже будет настоящий «великий лес», где почва почти совершенно обнажена, где идти удобно и свободно между высокими и чистыми стволами, где почти нет этих проклятых кустарников и терновника!
– Но ведь и здесь же есть высокие и чистые стволы, да еще и весьма приличной толщины! Право, черт возьми, какие красивые деревья! Как вы зовете их? .. Что касается меня, то для меня они все похожи одно на другое!
– Я, видите ли, знаю только те простые названия, под какими их отличают здесь местные жители!
– Все равно, назовите их, мне интересно знать, а я тем временем вытащу из себя эти десятки игл и колючек, которыми я весь начинен.
– Да вот это «пао до Брайзиль», называемый туземцами ибиранитанга… Это и есть то знаменитое бразильское дерево, из которого добывается красная краска. А вот дерево луков или ииэ, а рядом с ним, – массаран-дуба, ствол которого, достигая тридцати метров, дает гуттаперчу. Сок, вытекающий из его ствола, сладок, как сахар.
– И его можно пить?
– Конечно, он очень вкусен!
– Ну, так попробуем, хотя бы только из любопытства! – сказал Маркиз, делая глубокий надрез своим тесаком в коре лесного великана.
Белая жидкость, с виду похожая на сливки стала стекать в подставленную под надрез чашку, и восхищенный парижанин погружает свои губы в эту жидкость с видом разлакомившегося кота, который добрался до чашки с молоком.
– Продолжайте, друг мой, – сказал Маркиз, – у вас превосходная манера знакомить с ботаникой, и вы увидите, как мне пойдут впрок ваши наставления!
– Вот там видите вы итаубу?
– Да, это то самое «каменное дерево», из которого сделаны бока уба наших мнимых кайманов- любителей!
– То самое!
– Превосходное дерево! .. По меньшей мере три метра в обхвате… Не дурной размер… А вот то другое дерево, у которого такой большой коричневого цвета плод?
– Его называют гвианцы канаримакак.
– А-а, это обезьянья кастрюлька, не правда ли?
– Да, сеньор! А вот абиаурана, дающая превосходные плоды, так же как и соседнее с ним дерево кожасейро, на котором растут эти красивенькие ягоды, называемые в Гвиане «Венериными яблочками».
– Какая жалость, что мы не можем взобраться так высоко, чтобы достать их! – заметил Маркиз. – Какое чудное угощение, а приходится от него отказаться!
– Да, что поделаешь… А вот, если это вас может интересовать, и «железное дерево», или панакоко гвианцев; муирапинима или «черепашье дерево», одно из красивейших деревьев, особенно ценимых краснодеревцами. Вот драгоценное дерево, кора и душистые семена которого идут для аптекарских целей и для парфюмерных изделий. Вот «фиолетовое дерево», называемое так потому, что имеет великолепный темно-фиолетовый цвет. Тут смотрите – «атласное дерево» светло-желтого цвета, блестящее и душистое.
Вдруг мулат прерывает этот интересный перечень, и невольное удивление вырывается из его уст. Он кидается вперед в самую чащу, невзирая на преграждающие ему путь лианы, тернии и пиловидные, зубчатые листья кустарников. Спустя минуту он возвращается обратно и радостно восклицает:
– Какое счастье! Вы не угадаете, что я сейчас нашел?
– Быть может, хинное дерево! – с некоторым сомнением говорит Шарль. – Но нет, это невозможно? Мы сейчас едва ли на 600 метрах высоты, а хинные деревья встречаются не ниже, как на 1200 метрах высоты!
– Может быть, это не настоящее хинное дерево, но вид очень родственный ему и весьма даже близкий, это – «хина-свечка», кору которого постоянно примешивают недобросовестные торговки к настоящей хине.
– Эта кора не излечивает от лихорадки и с точки зрения врачебной совершенно ни к чему не пригодна, но присутствие этого дерева здесь предвещает, несомненно, что не особенно далеко отсюда и настоящие хинные деревья!
