Шарль крепко обнимает мать, отца и невестку, которые ни о чем не решаются спросить его.
– А где же Эдмонд и Эжен? – спрашивает Шарль брата.
– Они на прииске, вот уже два дня!
– Это очень досадно, – говорит Шарль, – так как нам придется держать семейный совет, а вместе с тем и военный совет. Но прежде чем ознакомить вас с ужасными событиями, жертвой которых я стал, когда вернулся домой отсюда, позвольте мне исполнить по отношению к этим дамам, которых вы видите здесь со мной, просто долг вежливости и попросить вас оказать им то радушное гостеприимство, которое я предложил им от вашего имени! Они также являются жертвами той же катастрофы, в которой потонуло все мое счастье и благополучие. Оторванные насильственно от их естественных покровителей, заброшенные за тысячу восемьсот миль от родины, они остались в безвыходном положении, и я уверил их, что здесь они найдут и приют, и дружеское участие, и защиту от всякого рода невзгод.
– Ты был прав, сын мой, что поступил так! – с ласковым достоинством сказала старая госпожа Робен, сердечно протянув руку трем приезжим дамам.
– Судя по этим неграм с вашим багажом, я вижу, что вы в пироге совершили все это путешествие вверх по Марони и, без сомнения, совершенно измучены таким переездом. Поэтому позвольте мне проводить вас в комнаты и предоставить в ваше распоряжение все, что будет необходимо для вашего удобства!
Молодые женщины последовали за любезной хозяйкой и удалились вместе с нею. Тем временем трое мужчин и молодая жена Анри, которая, как, вероятно, помнит читатель, была родною сестрою жены Шарля, прошли в большую гостиную.
– Ну, Шарль, – сказал, наконец, Анри, – ты, вероятно, видишь, что я сгораю от нетерпения и тревоги. Отец наш не решается тебя спросить… так говори же, дорогой мой… эта страшная неизвестность мучительна для всех нас, как ты сам понимаешь!
– Так вот… Мой серингаль сожжен и ограблен до тла кучкой беглых каторжников, и я окончательно разорен!
– Ну, и затем? .. Ведь это одно, в сущности, ничто для таких работящих людей, как мы!
– Это, действительно, было бы еще ничего, но это только пролог катастрофы! – продолжал Шарль.
В этот момент вернулась и госпожа Робен и села подле своей невестки Люси.
– Мало того, – продолжал Шарль, – все мои рабочие или убиты, или рассеяны, неизвестно где, как и их семьи. Наши бедные бони, наши друзья, можно сказать, такие преданные, такие испытанные в тяжелые времена…
– Да… но дальше? – торопит Анри, задыхаясь от волнения.
– Мери и дети мои тоже исчезли во время пожара; негодяи увели их за собой, и затем они попали в руки одного бандита… одного бесчеловечного негра, который держит их у себя в плену и сторожит их строже всякого тюремщика!
Протяжный вздох, похожий на стон, сорвался с уст обеих женщин. Одновременно с ним, заглушая его, раздались возгласы, почти напоминающие рычание льва, которых не в состоянии были подавить отец и сын.
– Дьявольщина! – воскликнул Анри, разом выпрямившись во весь свой богатырский рост. – Да за такое дело следует разгромить всю эту проклятую местность, стереть с лица земли это разбойничье гнездо и уничтожить всех до последнего этих зловредных чудовищ, населяющих эти места!
Старик, спокойный до этого момента, как старый лев во время отдыха, вдруг почувствовал, что в нем пробудилась вся его бешеная энергия. Его обычно бледное под слоем загара лицо разом покраснело от прилива горячей крови, черные глаза вспыхнули огнем. Но, подавив усилием своей воли этот первый порыв бешенства, он остановил сына едва заметно изменившимся голосом.
– Подождите, дети! Прежде чем говорить о репрессиях, надо найти средство парировать этот удар. Дай твоему брату рассказать все по порядку, а ты, Шарль, расскажи нам обо всем, со всеми известными тебе подробностями. Когда мы будем знать все, то посмотрим, что можно будет сделать.
Никто из присутствующих не прерывал печального рассказа, который Шарль передал на одном дыхании, не останавливаясь ни на минуту, отрывистым и возбужденным голосом, на котором отражалось все его душевное волнение.
Даже женщины, давно привыкшие к ударам судьбы, осушили свои слезы и сдерживали свои рыдания. Но, полные твердой уверенности в мужестве и энергии Робенов, они с напряженным нетерпением стали ждать первого слова главы семейства, черты которого мало-помалу просветлялись.
– Правда, это большое несчастье, – проговорил тот, наконец, своим обычным, мягким и сдержанным тоном, – но оно не непоправимо. Это ведь в сущности не что иное, как денежный вопрос!
– Да, отец, но не забывайте, какие это деньги; ведь, это – целый миллион! Каким образом достать такую сумму, особенно в такой стране, где денежные обороты так затруднительны?!
– У меня здесь сейчас имеется пятьдесят килограммов золота в слитках, которое я только что собирался отослать в банк. Наш прииск, без сомнения, даст нам в течение месяца шестнадцать или семнадцать килограммов, нужных, чтобы пополнить необходимую сумму в двести тысяч франков для уплаты первого взноса!
– Да, но затем?
– А затем у нас будет три месяца кредита, а три месяца – такой срок, в который такие люди, как мы, могут выпутаться из любого положения, как бы трудно оно ни было!
– Но подумайте только, как бесконечно долго будут длиться три месяца плена!
– Конечно, но я и не намереваюсь выжидать этого срока. Я крепко надеюсь, что нам удастся вырвать оттуда твоих бедных детей в тот самый день, когда ты отвезешь этому негодяю твой первый взнос!
– И без опасности, без риска для них?
– Как ты можешь спрашивать у меня об этом? Что ты на это скажешь, Анри?
