Молодого человека заметил старый сержант.
— Эй! Ты что там болтаешься?
— Видите ли, сержант, я потерял свой полк… — начал было капрал.
— Ты — дезертир!
— Вы не правы! У меня было специальное задание. Кроме того, короли не раздают лентяям такие награды, как мне в Палестро!
— Возможно! Но если ты не привередлив, можешь драться рядом с моими гвардейцами.
— Привередлив не более, чем мой поручик Оторва, который сегодня вечером станет капитаном.
— А! Так ты из роты Оторвы?
— Это так же верно, как то, что меня зовут Франкур!
— Оторва — мой друг… раз ты из его людей, я беру тебя в свое отделение.
— Благодарю за честь, сержант!
— В штыковую! — Команду полковника подхватили майоры, а затем капитаны. Сержант крепко сжал карабин.
— Ну вот тебе и работенка!
Вечером после баталии сержант крепко пожал Франкуру руку, а новые товарищи устроили овацию.
— Меня зовут Парисет, — сказал старый сержант. — Передай Оторве, что я доволен тобой, и можешь считать меня своим другом. Если тебе когда-нибудь захочется к нам заглянуть — добро пожаловать! Встретим, как родного.
Растроганный Франкур не находил нужных слов для ответа и лишь молча пожимал протянутые руки.
Сгущались сумерки. Молодой человек покинул лагерь гостеприимных гвардейцев и теперь шел, прислушиваясь к далеким звукам фанфар. Наконец он различил заливистый сигнал Питуха, перекрывавший все медные трубы армейского корпуса. Лихорадка яростного боя уступила места смертельной усталости, зуав с трудом отрывал от земли ноги, на каждом шагу натыкаясь на изуродованные трупы или части человеческих и лошадиных тел. Комок подступил к горлу, на глаза навернулись слезы.
— Мои несчастные товарищи… Проклятая война… Иногда он слышал стоны и жалобы умирающих.
— На помощь!.. Помогите! — шептали чьи -то губы. — Пить! Мама! Моя бедная мама! Мне плохо! Лучше убейте меня! Убейте же меня, наконец!
По полю двигались чьи-то тени. Это мародеры под прикрытием темноты собирали в мешки все, что попадалось под руку — золотые эполеты, награды, деньги, часы, снимали перстни и кольца со скрюченных пальцев убитых. Время от времени раздавались выстрелы: часовые безуспешно пытались прогнать бессовестных воришек. Издали наплывал монотонный колокольный звон, а звуки горна слышались уже совсем рядом:
— Пан! Пан! Пристанище! «Шакалы» находятся здесь…
Зуав очнулся от невеселых мыслей и, забыв об усталости, зашагал быстрее.
— Неужели я сейчас всех увижу. — шептал он. — Лейтенанта… старину Питуха, толстяка Обозного… малютку Виктора Палестро и его кормилицу матушку Башу… Как я хочу вас поскорее обнять, мои дорогие!
Радость предстоящей встречи прибавила сил. Франкур почти не чувствовал усталости. Вскоре он уже находился в расположении полка. Зуавы спали, положив ружья вдоль тел, а ранцы — под головы. На штыках лежало завернутое в чехол знамя полка. Рядом, расстелив одеяла прямо на траве, лежали полковник и штабные офицеры.
Теперь нужно было отыскать свою роту. Около костра, над которым висели дымящиеся котелки, его остановил грубый окрик:
— Стой! Кто идет?
— Франкур, капрал третьего отделения второй роты.
Часовой моментально сменил гнев на милость:
— Капрал! Так вы живы? Рад вас видеть! Третье отделение у ближайшего костра.
Юноша поблагодарил часового и широко зашагал в указанном направлении.
Над огнем склонились двое: тучный юноша в натянутой на уши феске и младший офицер с горном под мышкой и кружкой-четвертушкой в руке. Оба следили за варившимся кофе.
— Питух!.. Обозный!..
От неожиданности горнист выронил инструмент и кружку с кофе.
— Франкур! Старина! Какое счастье! А мы было подумали, что ты дал дуба…
Товарищи дружески похлопывали капрала, а тот отвечал:
— Как видите, жив-здоров и невредим… Мы, парижане, вернемся хоть из логова дьявола. А поручик жив?
— Спрашиваешь… Завтра станет капитаном.
— Как раз об этом я говорил сегодня вечером его другу сержанту Парисету.
— Парисету? Из гвардии?
— Да, я оттуда.
— Не может быть!
— Выполнял поручение Мак-Магона.
— Ты шутишь?
— А какой у меня роман… Потом расскажу. Привет, Обозный! Давай пожму твою лапу! Рад видеть тебя. А как малыш? Прежде чем улечься спать, я хочу обнять нашего маленького зу-зу, Виктора Палестро.
— Ох, мы тут так замотались, что я, честно говоря, забыл о матушке Башу и нашем подопечном, — виновато пробормотал толстяк.
— Знаешь, у меня все пересохло в горле… я бы с удовольствием выпил глоток воды.
— Вот мы и отправимся к матушке Башу…
— Кажется, она не приходила сюда, — с беспокойством остановил друга Обозный. — На рассвете я видел, как она воевала со своими упрямыми мулами, Зидором и Бардой, которые не хотели сдвинуться с места.
— Надо ее найти, черт возьми! Кругом полно мародеров, мало ли что может случиться…
— Я с тобой, — крикнул Питух. — Обозный, пригляди за варевом!
В эту минуту издалека донесся резкий крик. Кричала женщина. Питух, закинув за спину горн и захватив карабин, побежал догонять Франкура. У капрала сжалось сердце от предчувствия беды. Раздался выстрел, сопровождавшийся яркой вспышкой, но не такой сильной, как из карабина. Чуткое ухо горниста безошибочно распознало вид оружия:
— Это пистолет! — Питух побежал быстрее.
Крик повторился, еще более пронзительный, чем первый.
— Сомнений нет, — пробормотал горнист, — только баба может так визжать!
Теперь зуавы отчетливо слышали призывы о помощи:
— «Шакалы»! Ко мне! Помогите! — надрывалась же нщина.
Раздался второй пистолетный выстрел. Вспышка осветила повозку, над которой развевались два флага: банда мародеров орудовала вовсю.
— Мужайтесь, матушка Башу! — бегу кричал Франкур. — Держитесь!
— Вперед, «шакалы»! Вперед! — давал понять бандитам, что за ним несется целое войско.
Зуавы, как смерч, налетели на врагов. Пара ударов штыком — и двое бандитов упали замертво.
— Назад, мерзавцы! Назад, или мы всех перережем!
В этот момент мулы, вырвавшись из упряжи, понеслись вскачь.
— Угнали животных! Перерезали поводья и угнали! — Гнев переполнял Франкура.
Промелькнула чья-то тень, капрал приложил карабин к плечу и выстрелил наугад. Раздался дикий, негодующий вопль, кто-то упал. Питух тем временем расправился с третьим бандитом, который с хриплым рычанием повалился на землю. Но тут блеснуло лезвие ножа, времени воспользоваться штыком не было, и зуав изо всей силы ударил четвертого ногой в живот. Негодяй упал.
— Не шевелись, мерзавец… или я тебя придушу! — тоном, не допускающим сомнений, приказал горнист.
