проемами.
— II palazzo Amalfi! Palazzo Amalfi![103]
На грубый стук дверь чуть-чуть приоткрылась.
Зуавы спрыгнули на землю и, отдав миланцам честь, вошли во дворец. Массивная дверь закрылась, и французы оказались в огромном вестибюле, посреди которого возвышалась освещенная лампадами золотая статуя старца в церковных одеждах, сидящего на троне. У подножия, на пьедестале, на ручках кресла лежали различные предметы, не имеющие между собой ничего общего, — ковчег, детская пустышка, шпага, маленький кораблик, серебряное сердечко, дверная ручка и многое другое. Французы с удивлением разглядывали их, когда вошел мужчина, одетый в черное.
— Вы говорите по-французски? — спросил Фр анкур без всякого приветствия.
— Да, месье.
— Прекрасно! Кто вы?
— Я управляющий его сиятельства графа ди Сан-Жермано.
— Мне необходимо видеть его.
— Графа сейчас нет. Скажите, что вам нужно, я передам, когда он вернется.
Пока капрал разговаривал с управляющим, Раймон и Обозный разглядывали статую.
— Это Папа, — шепнул старый зуав своему товарищу, — вернее, его мраморное изваяние.
— Похоже на Пия Девятого[104], — подхватил Обозный. — Я часто видел его портреты… Хорошая работа, не хуже, чем в соборе. Но зачем все эти безделушки вокруг?
— Должно быть, подношения в знак признательности за то, что он исполнил какое-либо желание.
— А здесь не очень уютно, — озираясь, произнес толстяк. — Надеюсь, во дворце есть хороший погреб и столовая.
Франкур уже стал замерзать в холодном, как склеп, доме. Ему было не по себе от пронизывающего взгляда мажордома.
— Я хотел бы подобрать апартаменты для полковника: просторное и хорошо отделанное помещение. Вы понимаете, командир для нас — как сам император. И еще — комнаты для генералов и конюшню для лошадей.
— Вы останетесь довольны.
— Я могу посмотреть?
— Конечно, но, прежде чем начать осмотр, не согласитесь ли выпить и закусить с дороги?
Не дожидаясь ответа, управляющий поднес к губам свисток. Появились двое одетых в черное слуг.
— Проводите этих отважных солдат в столовую и проследите, чтобы им всего хватило.
Пройдя по облицованному плитами коридору, зуавы очутились в столовой. Накрытый тончайшей скатертью стол был великолепно сервирован: хрустальные бокалы, серебряные приборы и множество чудесно пахнущих яств. Обед для эрцгерцога![105]
Друзья сложили сумки и карабины в угол и, не подав виду, что зрелище произвело на них впечатление, уселись за стол. Откупоривая бутылку с длинным узким горлышком, Раймон усмехнулся:
— Похоже, нас ждали!
— Черт возьми, стоило не умереть вчера, — облизал спекшиеся губы Обозный.
— Только не напивайтесь! — предупредил Франкур.
Он еще не отделался от неприятного впечатления, которое произвел на него управляющий. А события последних дней научили молодого человека осторожности. Зуавы принялись за еду. С аппетитом Гаргантюа[106] они поглощали все подряд. В течение часа без передышки работали только зубы да челюсти. Щеки солдат залоснились и порозовели, глаза заблестели. Состязаясь, кто больше выпьет, Раймон и Обозный откупоривали одну бутылку за другой.
Наконец капрал остановил их:
— Достаточно! Больше ни капли, это приказ! Господин управляющий! А теперь не могли бы вы показать нам апартаменты?
Солдат повели по просторным залам. От выложенного мраморными плитами пола веяло холодом, в покоях стоял запах плесени. На стенах висели огромные, почерневшие от времени полотна. Кожаная обивка кресел потрескалась. Как и в большинстве богатых итальянских домов, отсутствовал элементарный комфорт. Франкур состроил недовольную гримасу:
— Никакого коврика — не пол, а каток. Здесь легко простудиться. Нужно, чтобы постелили ковры, — обратился он к управляющему.
— Это невозможно. В замке нет того, что вы просите.
— Тогда мы реквизируем их где-нибудь. Обозный, ты займешься этим!
— Что? — переспросил сов ершенно пьяный толстяк.
— Найди где хочешь пару лучших ковров и положи на пол. Это для полковника. Понял?
Обозный на мгновение задумался, хихикнул и ответил, с трудом ворочая языком:
— Ну, если только для полковника…
— Давай, давай, действуй. Часть своих комендантских полномочий я возлагаю на тебя. Можешь приказывать слугам. А теперь, господин управляющий, проводите меня на конюшню.
Обозный остался стоять посреди залы. Мысли путались в голове, не давая сосредоточиться и решить непостижимо трудную задачу.
— Он, кажется, сказал: хороших и новых… чтобы полковнику было приятно! Вот дурацкая затея… прямо глупость какая-то… Но это — приказ, и нужно подчиняться. А если я не найду? Бог мой, тогда положу солдатские башмаки!
Толстяк обернулся к стоявшему в углу слуге и крикнул тоном, не терпящим возражений:
— Эй! Принесите немедленно пару сапог!
— Но, синьор…
— Высоких сапог, начищенных до блеска, новых.
— Уверяю вас, ваше превосходительство…
— Меня зовут Обозный… Я зуав второй роты Третьего полка, воюю за освобождение Италии. Если ты сейчас же не принесешь пару сапог, я врежу тебе, как последнему изменнику! Выполняй!
Эта грозная тирада[107], сопровождавшаяся устрашающими жестами, возымела действие. Испуганный слуга бросился исполнять распоряжение. Оставшись один, Обозный устроил невообразимый шум. Он прыгал, стучал, бил посуду и кричал, что истребит всех и все. Слуга вернулся, напуганный больше, чем прежде, с парой гигантских сапог, годных, пожалуй, лишь для отборных солдат папской охраны либо карабинеров императорской гвардии.
— Bouno!.. Bouno!.. — одобрительно воскликнул толстяк. — теперь можно исполнить приказ!
Зажав в каждой руке по сапогу, юноша толкнул дверь и, слегка покачиваясь, направился в вестибюль. Остановившись перед статуей Святого отца, он пробормотал:
— На ноги надеть не получится — мешает облачение… Может, повесить на шею?.. Скоро прибудет полковник. Раймон говорит, он дал обет освободить Италию!.. Ладно, положу на колени, так надежнее…
Обозному удалось достаточно симметрично расположить обувь на коленях у статуи. Отступив на шаг, толстяк оценивающе посмотрел на композицию. Крики за спиной заставили его вздрогнуть.
— Birbante!.. Ladrone!.. Assassino!.. Sacrilego!..[108]
Зуав обернулся и увидел слугу, который из любопытства проследовал за ним. Увиденное возмутило итальянца до глубины души.
— Эй! Какая муха тебя укусила? — осведомился зуав.
Слуга с трудом сдерживал гнев, бросая злобные взгляды на француза.
— Вы совершили ужасное оскорбление! Это святотатство[109] , которое требует отмщения…
— Я не собирался никого оскорблять! Я имел в виду…
— Возмездие! Проклятье!
— А разве пустышки, шпага и остальные безделушки обижают кого-то? Хватит! Заткнись!
— Берегитесь!
