Заключенные со все нарастающим ужасом заметили на корпусе белое облачко и, съежившись, как будто им на голову должна была рухнуть крыша, ожидали взрыва.
И, черт возьми, он не заставил себя долго ждать. Снаряд попал чуть ниже основания трубы, прошив, как кусок картона, железную обшивку, и прямиком угодил в машину, подняв целый фонтан осколков и кусков искореженного железа. Механик и оба кочегара были убиты и изуродованы. Они и стали первыми жертвами. Бедный старый корабль содрогнулся от киля до верхушек мачт, но, потеряв ход, раненный насмерть, все еще продолжал двигаться по инерции.
Однако долго продолжаться это не могло.
Подобно тому как несчастные лошади пикадоров[144], которым бык пропорол брюхо, продолжают скакать, топча свои внутренности, пока смерть, более милосердная, чем люди, не сжалится над ними, «Тропическая Пташка» пребывала в агонии, непродолжительной, но ужасной.
Крейсер счел ниже своего достоинства еще раз прибегнуть к артиллерии и на всех парах, быстрый, как чайка, понесся к тонущему судну. На палубе «Тропической Пташки» царили ужас, хаос, безнадежность.
Пока снаряд не попал в цель, каторжники считали, что побег удался. Теперь они, обезумев, метались по палубе, которую захлестывали волны.
Снаряд проделал в суденышке пробоину размером два метра в поперечнике, и оно оседало на глазах.
Через несколько минут «Пташка» пойдет ко дну.
Бамбош сознавал, сколь огромна опасность. Но вместо того, чтобы попытаться спасти своих сообщников, проявить самоотверженность, выказать принятую среди бандитов солидарность, этот негодяй думал лишь об одном: как бы спасти собственную шкуру.
Он перебегал от одной группы к другой, шутил с теми, кого считал наиболее преданными себе, выбирал самых сильных, вооружал их топорами и собирал на корме.
Указав на одну из шлюпок, самую большую, он цинично заявил:
— Надо уйти на шлюпке и во что бы то ни стало достичь берега.
Они сразу же поняли его план и в слепом порыве, продиктованном страхом, спустили шлюпку на воду.
Началась кровавая бойня — бандиты с топорами внезапно набросились на своих собратьев, круша им черепа, ломая грудные клетки, отрубая руки и ноги.
Бамбош, штурман, Геркулес, покрытый татуировками, его молодой женоподобный дружок и еще десяток бандитов заняли шлюпку. Остальных, кто пытался туда влезть, встретили ударами багров, топоров, весел.
— Спасайся кто может! — заорал Бамбош, видя, что корабль все глубже погружается в пучину.
Вторая шлюпка тоже была полна народу.Чтоб попасть в нее, бандиты хватали друг друга за горло. Ручьями текла кровь. Разыгралась жуткая сцена.
В море падали искалеченные тела. Рушились целые гроздья вцепившихся друг в друга мертвой хваткой людей. Со всех прибрежных вод неслись на свой отвратительный пир акулы.
И вдруг прозвучал мощный взрыв, посыпались обломки. Палуба «Тропической Пташки» под давлением скопившегося воздуха взлетела, словно ее взорвали. Остававшихся на борту людей взметнуло, как ракеты фейерверка, а старый корабль камнем пошел на дно.
На том месте, где он исчез под водой, образовалась воронка, в своем вращении втягивавшая в себя обломки, трупы мертвых, отчаянно барахтающихся живых и даже тяжело нагруженные шлюпки.
Все это крутилось, вибрировало, вертелось, колебалось, чтобы сгинуть в смертельном водовороте…
ГЛАВА 14
Несмотря на неудачные визиты к властям, несмотря на то, что кое-где его вежливо, но решительно отказывались принять, Бобино не прекращал самоотверженную кампанию в защиту Леона Ришара. Бывший наборщик, став графом Мондье и миллионером, остался все тем же славным малым, любящим и преданным. Он пообещал себе, что восстановит справедливость по отношению к невинно осужденному на каторжные работы человеку, и тем более усердствовал в своей благородной миссии, чем больше препятствий возникало на пути.
Кстати говоря, время для ходатайств было выбрано крайне неудачно.
Массовый побег, убийство конвойных и их изувеченные трупы, кража корабля — все это потрясло местное население, наглядно показав, какой энергией обладают и на какую дерзость и зверскую жестокость способны гнусные подопечные исправительной тюрьмы. Все буквально содрогались при мысли о том, какой опасности могла подвергнуться колония, если бы посланный Божественным Провидением стационер, шедший после разгрузки на складах Монтань-д'Аржан, не преградил дорогу банде негодяев.
Многочисленный отряд бандитов под предводительством отпетого головореза, способный на все, завладев кораблем, мог бороздить океан, занимаясь пиратством и захватывая шхуны со всего побережья. А при первом же сигнале тревоги он мог скрываться в извилистых ручьях среди непроходимых болот, где выловить бандитов было бы невозможно.
Да, без случайного, но, к счастью, решительного вмешательства «Сапфира» эта шайка беглых каторжников представляла бы собой большую и реальную опасность.
Бамбош, с дьявольской хитростью разработавший весь план, упустил из виду лишь одно, а именно то, что два стационера по очереди курсируют между Кайенной и Марони или Ояпокой, патрулируя французские экваториальные владения.
Однако он знал, что к береговой охране Гвианы приписаны два судна: одно авизо[145] первого класса и одно — второго, которыми командуют два лейтенанта.
Да, ему это было известно. Он знал даже место, где два этих изящных судна стоят на якоре. Но он не заметил отсутствия большего из них — «Сапфира». И эта оплошность погубила и его, и всех его сообщников, и старый добрый корабль, заслуживавший лучшей участи.
Несмотря на огромную скорость, сторожевой корабль не смог извлечь из бездны никого из этих несчастных. После того как «Тропическая Пташка» затонула, шлюпки опрокинулись в водовороте, большинство бандитов утонули, оставшихся в живых съели акулы — словом, все исчезло. Когда «Сапфир» прибыл на место происшествия, вернее, на место казни, он ничего не нашел и отправился восвояси. На берегу, поросшем огромными деревьями, не заметно было никакого движения, ничто не шевельнулось в высоких травах, окаймлявших равнину.
Не было ни трупов, ни обломков кораблекрушения — ничего.
Несмотря на то, что трагический финал этой единственной в своем роде массовой попытки побега, зарегистрированной в анналах гвианской каторги, был скорее утешительным, администрация удвоила строгости.
Заключенные, имевшие какие-либо мелкие льготы, этих льгот лишились. Те, кто надеялись их получить, не получили. И наконец, те из них, кто были на подозрении, стали объектом самого строгого надзора. Увы, Леон Ришар принадлежал именно к третьей группе.
Он испытывал на себе разного рода мелкие придирки, ухудшавшие его ужасное положение, удваивавшие непреодолимую жажду свободы, сжигавшую его и днем и ночью. Его преследовали с помощью незначительных пунктов правил внутреннего распорядка, к нему придирались, доводили до белого каления еще и потому, что кто-то поинтересовался его судьбой и захотел облегчить его участь. Как гуманно!
Протекция, оказавшаяся недостаточной, только причинила вред тому, за кого ходатайствовали!
Дела бедняги Леона шли все хуже и хуже, до такой степени, что Бобино, полностью разуверясь в возможности применения легальных способов, их уже даже и не обсуждал, придя к единственному выводу: нужен побег!
— Да, друг мой, побег… Ничего другого не остается, — говорил он Боско.
— Целиком и полностью с вами согласен, — отвечал ссыльный. — Если можешь, сначала уноси ноги, а уж потом спрашивай разрешения.
Прячась в большом доме, нанятом Бобино, Боско жил совершенно уединенно, вдали от посторонних глаз. Он отпустил бороду, не стригся и, учитывая его необыкновенно живую мимику, мог в случае
