Мадемуазель Журдэн, ловко сеявшая тут и там золотые монеты, содрогалась при мысли, что каждый истекший час укорачивает жизнь негодяю, владевшему ее душой.
Приговор Внутреннего совета позволил ей предвидеть и то, какое решение примет губернатор. Она поняла: все кончено, Бамбошу осталось жить сорок восемь часов.
Не утратив ни грана энергии, но придя в лихорадочное состояние от терзавших ее мыслей, Фанни сказала себе:
«Вот теперь надо действовать. Увидеть его!.. Спасти!..»
Если бы кто-нибудь, знающий о ее любви к бандиту и о том, что через двое суток на острове Руайаль на его шею опустится нож, услышал бы эти слова, он решил бы:
«Эта женщина свихнулась!»
И действительно, вымолвить такую фразу в подобных обстоятельствах — что может быть нелепее!
Подумать только — получить свидание с узником, приговоренным к смертной казни, сидящим в кандалах в каземате на островах Спасения!..
Это чистое безумие!
Острова эти являются резиденцией тюремной администрации, и никто не входящий в ее состав либо в состав войск береговой охраны, не может на них проникнуть ни под каким предлогом. Добраться до них из Кайенны — тоже штука нелегкая. От столицы острова отделяет расстояние в двадцать семь морских миль или, скажем, в пятьдесят километров к северо-западу. Море в этом месте очень трудное для навигации: течения сильные, на шлюпке этот путь пройти практически невозможно. Стало быть, необходимо пусть небольшое, но крепкое судно, способное идти под парусом, — иначе понадобится большое количество гребцов.
Нечего и думать о том, чтобы зайти в порт, где бросают якорь государственные корабли и трансатлантические пакетботы, где хранятся запасы угля. Круглосуточная охрана, которая тотчас же конфискует лодку, а пассажиров препроводит для выяснения личности к верховному коменданту, который на островах — царь и бог.
В крайнем случае, можно было бы попробовать высадиться ночью в какой-нибудь отдаленной точке острова, рискуя разбиться о прибрежные рифы, образующие вокруг острова опасное кольцо, и залечь на весь день в каких-нибудь кустах. Но вся эта операция чрезвычайно опасна: вы рискуете потерпеть кораблекрушение, очутиться в воде, кишащей акулами, наконец, даже выбравшись на сушу, вы вполне можете быть обнаружены, поскольку войск здесь много, а сам остров — всего два километра в длину.
Итак, тем вечером какой-то сержантик морской пехоты в белом шлеме, со штыком на ремне, скрипя портупеей, поспешным шагом направлялся к кайеннскому порту.
Внезапно стемнело — этот стремительный переход от дня к ночи всегда сбивает с толку непривычного к такому феномену европейца. Тьма воцарилась кромешная — на затянутом облаками небе не взошло ни одной звезды. Словно бы возвращаясь с тайного свидания, сержантик быстро прошествовал мимо таможенных зданий, стараясь держаться подальше от керосиновых фонарей, освещавших красноватую охристую дорогу.
Вдруг хлынул ливень, настоящий водопад, разогнав и без того редких в такой час прохожих.
Унтер-офицер проскочил под навесами таможенных построек и пять минут спустя был уже на набережной. Какая-то черная тень качалась возле каменного парапета—без сомнения, лодка. Сержант тихонько свистнул сквозь зубы и получил такой же ответ. Из темноты последовал приказ:
— Садитесь в лодку. Держитесь за руку.
Руки унтер-офицера и неизвестного встретились, и первый очутился в лодке, тотчас же отчалившей.
Шлюпка прошла на веслах около одного кабельтова[160], то есть метров двести, и пришвартовалась к суденышку, стоящему на якоре. По двум высоким, чуть выгнутым назад мачтам, по небольшому размеру судна можно было догадаться, что это маленькая шхуна, из тех, которые местные жители используют для каботажного плавания вдоль берегов Гвианы, не боясь, однако, заходить на них и в Амазонку. Несмотря на скромное водоизмещение, редко превышающее двадцать пять тонн, шхуны эти отличаются остойчивостью[161] и прекрасными ходовыми качествами.
Сержанта, безусловно, поджидали. Он ловко вскарабкался на борт, обменялся несколькими словами с человеком, говорящим на креольском диалекте, и закончил так:
— Вот половина условленной суммы. Остальное — по прибытии.
Послышался звон монет, затем незнакомец снова заговорил:
— Это не займет много времени.
Он еще раз тихо и заливисто свистнул. Тем временем на судне подняли паруса, снялись с якоря и развернули шхуну в нужном направлении. Все это заняло минут пятнадцать, и судно, кренясь под дувшим с суши бризом и не зажигая сигнальных огней, помчалось в открытое море. Было около семи часов вечера.
Подгоняемое попутным ветром, судно благодаря искусному маневрированию благополучно миновало рейд и взяло курс на северо-запад. Оно ориентировалось на маяк острова Руайаль, мерцавший вдали как светлячок. Делая около шести узлов, шхуна в половине двенадцатого оказалась в виду острова.
Хозяин остановил парусник в четырех кабельтовых от берега, бросив якорь в илистое дно на глубину семи метров. Спустили шлюпку, и у сержанта, ногами топавшего от нетерпения, пока моряк выполнял, впрочем весьма споро, все необходимые маневры, произошел с хозяином короткий разговор. Как и при отплытии, послышался звон монет, указывающий на то, что расплата идет наличностью, затем раздался голос сержанта:
— Можете убедиться, что счет верен. Десять тысяч франков — когда покинем рейд, десять тысяч — теперь…
— Я вам целиком и полностью доверяю, — ответили на диалекте.
— Вы получите еще десять, когда я вернусь с человеком… с интересующей меня особой.
— Совершенно верно.
— Шлюпка, которая отвезет меня на берег, будет дожидаться моего возвращения, как договорились.
— Конечно.
— Вы вместе со шхуной, что бы ни случилось, остаетесь на месте до четырех утра.
— Я вам это пообещал. Вы за это заплатили. Положитесь на меня.
— А теперь знайте, что если вы вздумаете меня предать, то на всей земле не сыщется места, где бы вас не настигла ужасная месть.
— Ваши угрозы ни к чему. Я вам верен и останусь таковым.
— Надеюсь. До скорого свидания.
Несмотря на то, что шлюпка так и плясала на волнах, сержант быстро в нее спустился и уселся на корме.
Четверть часа спустя шлюпка причалила к берегу. С невероятными трудностями и после множества неудачных попыток юному сержанту удалось высадиться среди скал, окаймлявших весь остров, делая подход к нему столь опасным.
Раз двадцать шлюпка едва не опрокинулась, едва не разбилась в щепы, и гребцам пришлось применить все свое искусство, чтобы предотвратить катастрофу, при которой трое мужчин попадали бы в воду, прямо в зубы прожорливым акулам.
Наконец сержант, чьи руки были в кровь изодраны о камни, но чья сила и энергия вызывали восхищение, ступил на твердую почву и, уходя, бросил матросам:
— Ожидайте меня здесь!
Весь остров тонул в глубокой тьме. Унтер-офицеру надо было или досконально знать всю его топографию, или же обладать недюжинной отвагой, чтобы двигаться в этих потемках, рискуя на каждом шагу свернуть себе шею.
Наконец сержант вышел на дорогу, кольцом опоясывавшую остров. Будучи человеком решившимся на все, даже на применение силы, унтер-офицер проверил свой штык, попробовал, легко ли вынимается из ножен сабля и, повернув вправо, стремительно зашагал по дороге. Он уже было добрался до тюрьмы и
