Наконец он задремал, потом очухался и заявил:
— Ну, а теперь будем сматываться, пошли!
Не успели они пересечь огромный зал на перекрестке подземных коридоров, как грозный окрик заставил их замереть как вкопанных.
«Все пропало!» — пронеслось в голове Боско.
Перекресток запрудила многочисленная группа «подмастерьев» с их страшным хозяином во главе. Тот сразу же заметил застывших на месте Боско и Шишку. «Подмастерья» окружили их плотным кольцом, отсекая малейшую возможность к бегству.
Главарь невозмутимо уселся в свое кресло и, не повышая голоса, приказал:
— Боско, Франжен Шишка, приблизьтесь!
Понимая, что это означает, Боско изогнулся, готовясь к прыжку. Славный парень! Зная, что обречен, он все же не желал сдаваться без боя!
У Шишки подкосились ноги.
Бамбош, видя, что ни тот, ни другой не двигаются с места, выхватил револьвер и загремел:
— Боско, Франжен Шишка, ко мне!
Затем он, не привыкший повторять своих приказаний дважды, взял ослушников на мушку.
Окружавшие их «подмастерья» инстинктивно отшатнулись. Пуля, оцарапав Боско висок, попала Шишке прямехонько в сердце.
Бамбош не успел еще выстрелить вторично, как Боско, перейдя в наступление, быстро прицелился и открыл огонь. К несчастью, бедняга владел оружием отнюдь не с той ловкостью, с какой им владеют разбойники.
Он промахнулся и, бросившись вперед, страшно закричал:
— Дорогу! И горе тому, кто меня тронет!
Зажав в одной руке нож, а в другой — пистолет и раскидывая бандитов направо и налево, пытавшихся заступить ему путь, разя наугад, Боско совершил прыжок, достойный дикого зверя.
Снова выстрелив в главаря и опять промазав, он помчался вдоль первой попавшейся галереи.
Пока несколько «подмастерьев» пустились за ним в погоню, Бамбош говорил себе:
— Живым он далеко не уйдет. Из катакомб не выйдешь, не зная их расположения. Такое под силу только нашим, тем, кто провел здесь годы и годы.
А Боско тем временем сломя голову несся по галерее, слабо освещенной все реже попадавшимися ночниками.
«Надо где-то спрятаться и осмотреться, — думал он. — Что толку наобум мотаться по катакомбам».
Однако перекрестков больше не было, подземные переходы не разветвлялись. Боско слышал своих преследователей и бежал все время вперед, теперь уже в полной тьме. Безумный беглец, которому отовсюду грозила смертельная опасность — овраги, рытвины, ямы, а главное — «подмастерья», все же двигался куда-то, а сердце его разрывалось, и слезы выступали на глазах при мысли, что он не сумел спасти своих друзей.
Должно быть, он уже далеко ушел от места сходки. Звуки, отражаемые сводами, слышались менее отчетливо. Боско попытался вернуться назад, надеясь незаметно подкрасться к бандитам. Он надеялся совершить невозможное.
Но, сделав шагов пятьдесят, попал на другую дорогу, на третью, и тут окончательно заблудился. До него теперь не доносился ни единый звук. Могильная тишина окружала бродягу. Безмолвие было тем более страшно, что вокруг царила кромешная тьма.
Он брел машинально, проходили минуты, а может быть, часы… Он не знал. Он потерял представление о времени и пространстве.
Внезапно земля ушла у него из-под ног, он почувствовал, что падает, и камнем полетел в пропасть.
ГЛАВА 30
Когда Мими, очутившись на улице Дюлон в квартире фальшивой Клеманс, поняла, в чьи руки попала, ее обуял несказанный ужас.
И тем не менее она испытала горькую радость оттого, что грязная уловка, с помощью которой ее завлекли в ловушку, оказалась клеветой.
Нет, ее горячо любимый Леон не мог предать их любовь. Жених оставался достойным ее, как и она — его.
Ей наплели, что он провел ночь с какой-то потаскушкой! Ночь накануне их свадьбы! И она, глупая, поверила, ослепленная ревностью! Вернее, решила проверить, убедиться… А никакой Клеманс-то и не было! Все оказалось ложью…
Бог мой, как же она страдала, какую ощущала безнадежность, когда так называемая Клеманс рассказывала ей все эти гадости!
Но теперь пора опомниться и бороться.
Какой бы Мими ни была отважной девушкой, но у нее все же мурашки побежали по коже, когда два подонка, обмениваясь впечатлениями, бесстыдно разглядывали ее с уверенным видом людей, которым некуда торопиться.
Костлявый, все еще не сняв всех аксессуаров женского туалета, глядел на нее не отрываясь.
— Ну что, девочка, говорил же я тебе, что рано или поздно ты придешь погостить в мою комнатенку.
— Пустите меня! Позвольте мне уйти! — пролепетала Мими.
Ее слова были встречены взрывом грубого хохота.
— Завтра отпустим.
— А может, не завтра, а послезавтра! Это зависит от… Слышь, Костлявый, кто будет первым — ты или я?
— Мне, собственно, наплевать. А тебе, Соленый Клюв?
— Мне тоже, при условии, что она и мне достанется.
— Ведь сегодня ваша свадьба, не так ли, милашка? Вот мы ее и отгуляем.
При этих словах личико Мими покрылось смертельной бледностью. Простирая к ним руки, она взмолилась:
— Пощадите меня, господа, прошу вас! Я никому не причинила зла. Я — бедная девушка, живущая трудами рук своих! Мне с большим трудом удается содержать мать-калеку!..
— Пощебечи, пощебечи, пташка, — откликнулся Соленый Клюв. — Тебе идет эта болтовня.
— Господи! Что вы хотите со мной сделать?!
— Сделаем из девицы даму! — Глаза Костлявого заблестели, он плотоядно улыбался.
— О нет, вы не сможете надругаться надо мной! Это ужасно! Пощадите!
Костлявый надвигался на нее, расставив руки. Она отпрянула от него, как от змеи, и вновь испустила горестный вопль:
— На помощь! Убивают!
Соленый Клюв по-братски пытался помочь Костлявому преодолеть сопротивление жертвы.
Мими отчаянно отбивалась. Ее волосы растрепались, опускаясь ниже пояса. Она была очаровательна, и оба подонка, видя такую красоту, разошлись не на шутку.
Напрасно Мими кричала, билась, кусалась, царапалась, звала на помощь:
— Помогите! Помогите! Убивают!
Соленый Клюв изловчился поймать ее, а Костлявый подхватил за ноги.
Чувствуя бесстыдные прикосновения двух негодяев, она, в последнем нечеловеческом усилии, вырвалась из их рук и бросилась к окну.
«Я выброшусь на мостовую! — решила она. — Лучше смерть, чем бесчестье».
Увы! Несчастное дитя было лишено даже такой возможности, доступной всем отчаявшимся людям. Смерть не хотела ее принять!
В злодейской своей предусмотрительности бандиты все предвидели — Костлявому пришло в голову обмотать оконные шпингалеты переплетенной железной проволокой. Чтоб открыть это проклятое окно, понадобилась бы добрая четверть часа. Задыхаясь, теряя последние силы, Мими поняла, что погибла. С губ ее сорвался еще более горестный, душераздирающий, тоскливый крик и от бессилия и тоски она
