уважительно, как к рантье[27].
Итак, пока Леон Ришар мечтал о Ноэми Казен, красивой и грациозной Мими, чей образ уже преследовал его, супруги этажом ниже устроили потасовку. Напрасно юноша пытался сосредоточиться, воссоздать в памяти неожиданные события, связавшие между собой два столь несхожих существа. Стычка была такой громкой, что мечты его разлетелись от изрыгаемой пьяницами ругани и ударов, которыми те, не скупясь, награждали друг друга.
К шуму свалки примешивался еще и неумолчный плач ребенка. Он нервировал молодого человека:
— Ну вот, теперь у них еще и ребеночек объявился. Малыш орал, не замолкая, а художник недоумевал:
— Что за ненормальные родители могли доверить крошку подобным людям? Только б они его не обижали.
Крик не стихал, но уставший юноша все же заснул — ведь была уже полночь.
Однако сон его был тяжел. Хотя он и не слышал больше жуткого дуэта пьяниц, под двери ему просочился ужасный, неизвестно откуда взявшийся запах. От смрада, заполнившего комнату, он почти задыхался. Это была затхлая смесь прогорклого масла, спиртного, тошнотворный запах тлеющего грязного тряпья.
Прошло несколько часов, и юноша, преодолевая тошноту, очнулся.
Светало.
Припомнив все, что происходило накануне этажом ниже, он спустился, опасаясь, что случилось несчастье.
Так и есть! Всю лестничную площадку заволокло едким дымом.
Могучее плечо высадило дверь. Леон очутился в маленькой прихожей. Распахнув двери, ведущие в комнату, он застыл, охваченный ужасом и отвращением.
Единственное, что он смог, так это прошептать:
— О, как это ужасно!
И, отшатнувшись при виде кошмарного зрелища, открывшегося его глазам, помчался предупредить полицию.
ГЛАВА 5
Как только карета, увозившая Бамбоша и едва не раздавившая Мими, была остановлена Леоном Ришаром, бандит открыл дверцу и бросил кучеру:
— Сматывайся. А клячу и колымагу оставь.
Сам же молодчик с плачущим младенцем на руках выскочил на мостовую, громогласно объявив, что везет малыша в больницу. Продираясь сквозь толпу, Бамбош узнал смельчака спасителя, которого неоднократно встречал раньше.
«Ты посмотри, — подумал бандит, — да это же мазила, живущий этажом выше стариков! Ну я его научу, как совать нос в наши дела! Возьмем его на заметку, и наши ребята с ним разберутся».
Бамбош в два счета доставил малыша к Лакай-В-Усмерть и без околичностей заявил старухе:
— Держи, мамаша Башю, этого толстомордика. Спрячь его и смотри в оба, чтобы с ним ничего не приключилось. Щенок принесет мне миллион с гаком.
— А нам он сколько принесет, сынок?
— Целое состояние. Будет на что выпить и тебе, и твоему Лакаю.
— Стало быть, малец — важная птица?
— Еще какая! Мамаша Башю, этот кусок мяса — настоящий принц. Ведь ублюдок — сын князя Березова.
— Так цыпленок — сын этой кривляки Жермены, в которую когда-то втюрился бедняга граф Мондье?
— Да, — уронил Бамбош, — бедный мой папочка, который, кстати, не был ни графом, ни Мондье. Настоящий злодей, и я правильно сделал, отправив его на тот свет.
— Кстати говоря, мне всегда было немного не по себе, что ты порешил своего родителя.
— Ты, старуха, дура набитая. Знала бы ты, что принес мне этот единственный удар ножом! Благодаря ему я стал главарем банды и у меня неплохая зацепка в самом высшем свете. Но вернемся к мальцу.
— А что с ним надо делать?
— Подержать у себя до завтрашнего утра. А я пока мигом обряжусь великосветским хлыщом и присоединюсь в театре «Водевиль» к Глазастой Моли, играющей роль моей мамаши. Завтра на рассвете она приедет за сопляком и сама определит ему постоянное местожительство. Понятно?
— Конечно же понятно, ты — лучший из всех бандитов. Эх-эх-хэ, а не подбросишь ли чего, чтобы смазать колеса бедной старухе, тебя взрастившей?
— Эге, значит, твоя дочка Андреа-Рыжуха перекрыла вам кислород?
— Нет, но ее муженек такой скряга, что тот жид. Бамбош порылся в кармане, извлек пару луидоров[28] и швырнул их на стол.
— Вот, возьми и хлебай вволю. Пойдем, уложишь щенка в кабинете. А мне подай рубаху, штаны, лакированные шкары[29], словом, вечерний костюм.
— Держи, драгоценный мой.
Через четверть часа мерзавец настолько преобразился, что и самый близкий друг не смог бы его узнать. Фальшивая черная борода, закрывавшая лицо, исчезла. Как и парик с бакенбардами, умело закрепленный на каскетке. Бамбош, избавившись от бандитских доспехов, превратился в очень элегантного светского молодого человека с узенькими пшеничными усиками и коротко стриженными белокурыми волосами. Фрак сидел на нем великолепно. Перевоплощение было не только мгновенным, но и поразительно полным.
Бандит закутался в длинное, до пят, зимнее пальто, надел мягкую шляпу, засунул под жилет сложенный шапокляк[30].
— Прощай, поганец ты мой любый, — сказала ему мамаша Башю с нежностью, подогретой спиртным. — Тысячу приветов Глазастой Моли, если она нас еще помнит.
— До скорого, старая греховодница, — откликнулся Бамбош. — Доброй ночи, Лакай, и не слишком усердствуй с самогоном. Ты же знаешь — «повадился кувшин по воду…
— По водку…
— … ходить и разбился»…
— Нет, напился по горло. — Старик зашелся смехом, похожим на кудахтанье.
Похохатывая, Бамбош вышел на проспект, где остановил экипаж.
Оставшись дома, супруги, уже находившиеся в крепком подпитии, не слишком долго раздумывали, куда бы истратить два луидора, великодушно оставленные Бамбошем. Несмотря на поздний час, было принято единодушное решение промочить глотку.
— До утра не дождаться. — Мамаша Башю была само нетерпение.
— И то, — поддержал ее Лишамор. — Я бы с удовольствием глотнул пунша…
— Да, пунш так и печет, так и печет, когда льется в брюхо…
— А в него бы долить шартрезу… абсенту… кирша… Словом, всех этих дорогущих, но пахучих штук…
— Именно, именно. Тут тебе и выпивка, тут и парфюмерия.
— А ко всему этому купить бы у аптекаря чистого спирту, да всю смесь и поджечь!..
— Возьму-ка я свою торбу да потопаю за всеми этими, вкусностями. А если мальчонка будет слишком уж хныкать, дай ему пососать большой палец.
Не прошло и двадцати минут, как старая карга вернулась, нагруженная, как ослица.
В здоровенный, литров на десять, котел старуха швырнула горсть рафинада, вылила все принесенные напитки, и Лишамор поднес к этой бурде спичку. Заплясавшее голубое пламя зловеще осветило мерзкие рожи супругов, в то время как в соседней комнате, брошенный на убогое ложе, несчастный ребенок заходился от крика.
Несмотря на то, что выпивки у Лишамора всегда было вдоволь, он не знал слова «достаточно» и останавливался лишь тогда, когда сон валил его замертво. Одеревеневший, с закатившимися глазами, в такие минуты он напоминал больного каталепсией[31]. Старик принадлежал к тем запойным алкоголикам, которые не могут спокойно видеть ни стакан, ни бутылку, ни
