сердце.
Вы прошли среди нас как ангел милосердия и преданности, жертвуя своей жизнью, проливая свою кровь за патриотов, признательность которых внесла вас в золотую книгу героинь Кубы.
Благоговение к вашему имени во всей армии инсургентов, вечное воспоминание о ваших благодеяниях, неутешная скорбь о вашем отсутствии, благословение кубинских матерей, – вот все, что могут дать бедные кубинцы доброй француженке, которая так любила их.
Но зато как горяча питаемая к вам признательность! Как все огорчены известием, что вы ранены и страдаете! Сколько ежедневно возносится самых искренних молитв к Небу о вашем выздоровлении!
А можете себе представить, как мучит меня скорбь о случившемся с вами несчастии! Ведь я был к вам ближе других, а потому мог еще лучше узнать и оценить вас…
Сказать ли вам, что удар, поразивший вас, поразил и меня? Видя вас помертвевшей, я чувствовал, как мое сердце разрывается на части от невыносимой боли… В этот момент я понял, почему люди умирают с горя!
А потом какое отчаяние охватило меня, когда я должен был покинуть вас в самую серьезную минуту вашей болезни, чтобы возвратиться к своему посту на поле битвы!
О, как иногда бывает трудно исполнение долга и как беспощаден этот долг!
Меня несколько утешало только то, что я оставлял вас в заботливых и преданных руках графа и графини де Солиньяк, этих лучших из людей. Я же мог быть для вас не более как совершенно бесполезной, хотя и усердной сиделкой, между тем как несчастная Куба так нуждалась в моих силах и в моей крови.
Я снова отправился на Кубу и стал жить только воспоминаниями о вас, изредка получая от графа известия о ходе вашей болезни.
Эти воспоминания, одновременно и бесконечно сладкие, и бесконечно горькие, никогда не покидают меня. Они составляют для меня все и служат утешением в моей тревожной жизни солдата, которая каждую минуту ставится на карту.
Я постоянно вижу вас посреди шума и беспокойств бивачных ночей, грохота пушек, треска ружейных выстрелов и облаков удушливого порохового дыма; вижу вас и во время наших беспорядочных, неопределенных маршировок, составляющих, как известно, нашу тактику.
Да, я постоянно везде и всюду вижу вас!.. Ваш милый образ, точно обольстительный, дорогой мираж, заставляет биться мое сердце от восторга и вызывает слезы умиления на мои глаза, измученные видом только бедствий и страданий!..
Вот вам моя исповедь; вы теперь знаете состояние моей души. Удивление, преданность, поклонение – все эти чувства к вам, которыми вы наполнили мое сердце, бесконечны и неизменны; уничтожить их может только смерть!
Прощайте же, дорогая кузина, или, вернее, до свидания при лучших условиях. Сохраните в своей памяти хоть маленькое местечко для того, кто, быть может, скоро явится сообщить вам лично о совершившемся освобождении его новой дорогой родины.
Искренне преданный вам кузен
Роберт.
P.S. Передайте, пожалуйста, выражение моего искреннего почтения вашим родителям, Мариусу – мой сердечный поклон, а маленькому Пабло – мой горячий поцелуй!»
Дочитав до конца это письмо, тронувшее ее до слез, Фрикетта встала совершенно преобразившейся.
Четверть часа тому назад она еще выглядела больной, а теперь, вся розовая от возбуждения, с блестящими глазами, она вдруг сделалась прежней Фрикеттой – здоровой, деятельной, проворной и жизнерадостной.
Прижав к губам нежно-голубой цветок, находившийся в письме, она приколола его к своему корсажу и возвратилась в сад к своим родителям.
Твердым, звенящим голосом, лишь по временам вздрагивавшим от волнения, она прочитала им письмо молодого кубинского офицера.
Окончив чтение, она спросила со своей обычной решимостью:
– Что вы скажете об этом письме?.. Говори ты первый, отец.
– Я полагаю, что оно написано человеком с прекрасным сердцем, – ответил старик.
– Да?.. Ну, а ты, мама, что скажешь?
– Я?! – воскликнула госпожа Робер. – Я готова плакать…
– Но почему же, мама?
– А потому, моя дорогая, что сердце матери может многое отгадывать. Мне кажется, что тот, кто писал эти хорошие строки, скоро сделается самым близким нашим родственником и будет называть тебя уже не кузиной, а…
– И тебе это не по душе?
– О, нет, напротив! Я с восторгом назову его своим сыном, потому что считаю его способным дать счастье моей дочери.
– Ты не ошиблась, мама… И ваша Фрикетта теперь уже не покинет вас.
– И это будет скоро? – спросил старик.
