ней ни одним словом, не знает даже ее имени.
Затем, взяв ключи, она заперла дверь и вышла в узкий коридор в ту самую минуту, как Барка, заперев свою, подошел, сгибаясь, ковыляя, стараясь подражать старческой походке тюремщика.
С бьющимися сердцами, но твердые и решительные, беглецы направились к выходу.
Благодаря указаниям старика, кабил мог определить, как выйти из тюрьмы, охраняемой двумя часовыми.
Очутившись на площади, Барка повернул в боковую улицу, еще раз завернул за угол и, войдя в темный переулок, остановился перед калиткой одного из домов.
— Здесь, — сказал он шепотом.
— Здесь что? — спросила Фрикетта, всегда несколько любопытная, едва различая в темноте дверь и самое строение.
— Здесь живет тот, кто приютит нас и поможет нам добраться до страны негуса. Это друг отца той, которую ты спасла.
Барка постучался.
Дверь тотчас отворилась, и, после быстрого обмена несколькими словами, беглецов впустили.
Их провели в широкий зал, где было довольно свежо, и слуги, с любопытством смотревшие на них, подали им ужин. Фрикетте хотелось задать им несколько вопросов, но Барка многозначительным взглядом советовал ей молчать. Так ей и не пришлось проникнуть в тайну; но она была довольна и тем, что вырвалась на свободу и снова ступила на дорогу приключений, не зная, куда она приведет.
Барка между тем курил сигаретки, пил кофе, наслаждаясь ароматом табака и мокко, как человек, который на протяжении целого месяца был лишен этих наслаждений и спешит вознаградить себя за потерянное время. Наконец, когда их оставили на минуту одних, кабилу удалось сказать быстрым шепотом:
— Не бойся! Потерпи… соснем немного, а завтра вместе с солнышком поднимемся и в путь…
— Отлично, я очень рада ехать, но как?.. Пешком, верхом, по железной дороге?
— Нет, сида, на мэхара… Мэхара хорошие бегуны… Лучше и выносливее всякой лошади…
Так прошло два часа. Беглецы, измученные ожиданием, тщетно старались уснуть, как вдруг среди ночи прокатился громовой выстрел, от которого дом задрожал до самого основания. Через минуту раздался второй выстрел. Затем по городу послышались крики, поспешные шаги, бряцание оружия, вообще тревога.
Хозяин дома, высокий, худой, смуглый араб вошел и сказал Барке на его языке:
— Ваше бегство открыто… Выстрелы из пушек дают знать, что бежали двое заключенных… В доме будет обыск… не теряйтесь, будьте хладнокровны, и все обойдется.
Уже солдаты бегали по улице, останавливаясь перед каждым домом, стучась в двери; они заходили в каждое жилище и обшаривали его. Ничто не скрывалось от них. Во всех живущих они вглядывались с зоркостью сыщиков, которым сообщены все приметы. Костюмировка Фрикетты спасла ее. Искали белую — единственную белую во всей колонии — и видели перед собой самую чистокровную негритянку. Бедную Фрикетту немедленно вернули бы в ее каменную келью, увеличив наказание за попытку к побегу.
Наконец, солдаты ушли, к великой радости мнимой негритянки, уже считавшей себя погибшей. Пот градом катился по ее щекам. Она машинально вытерлась подолом своей белой одежды — тамошние негритянки не знают еще употребления платков. Барка испугался было, чтобы вместе с потом не сошла и краска. Но нет. Цвет лица Фрикетты не изменился.
На рассвете беглецы вышли во внутренний двор, имеющийся у каждого арабского дома, и увидели четырех мэхараnote 12, уже взнузданных и готовых к путешествию.
— Вот наши кони, — сказал Барка.
— Опять горбуны! — воскликнула Фрикетта. — Они напоминают мне моего бедного горбуна. Что сталось с ним?
Барка, всегда загадочно отмалчивавшийся, когда речь заходила о зебу, улыбнулся и сказал:
— Съели мы его там, в госпитале. Провианту не было… приходилось стягивать животы… Он был толстый, из него вышел и бульон хороший и жаркое хорошее.
— Это отвратительно!
— Лучше было умереть ему, чем солдатам и денщику тэбибы…
— Правда! Ты напоминаешь мне Уголино, который ел своих детей, чтобы сохранить остальным отца.
Прибыли два высоких бербера с тонким орлиным профилем. Они обменялись с Баркой несколькими словами, затем один из них пронзительно крикнул, и четыре дромадера опустились на колени. Барка тотчас подвел к одному из них Фрикетту, показал ей, как сидеть в седле, и пригласил усесться. Сам он сел на горб другого мэхара, между тем как берберы также последовали его примеру.
Тот из арабов, который казался начальником, снова крикнул, и вдруг все восемь ног сразу поднялись, длинные змеиные шеи вытянулись, и Фрикетте показалось, что ее поднимают на крышу дома, но дома движущегося, который покачивался и шел вперед с необыкновенной быстротой.
Солнце взошло в ту минуту, когда маленький караван вышел из ворот таинственного дома, где беглецы нашли себе приют.
Ошеломленная быстрой сменой необычайных событий, Фрикетта, сидя на верхушке горба своего верблюда, не понимала ровно ничего во всем происходившем. Она сознавала только, что свободна, что едет, сама не знает куда, в самом несуразном костюме.
Однако из-за поднятой тревоги из Массовы было не так легко выбраться. Часовые всюду были удвоены, обыски еще продолжались, и был отдан приказ доставить беглецов живыми или мертвыми.
Городские ворота так строго охранялись, что для пропуска требовалось особое разрешение коменданта.
Фрикетта не знала всего этого, иначе ее черное лицо, широко улыбавшееся из-под головного платка, не имело бы такого выражения счастливой негритянки.
Когда часовые наотрез отказались пропустить четырех путников, начальник каравана, не говоря не слова, вынул из засаленного бумажника бумагу, не спеша развернул ее и поднес к самому носу офицера. Тот прочел вполголоса:
Оставалось только повиноваться приказанию, делавшему неприкосновенными четырех путешественников и предоставлявшему им неслыханные при подобных обстоятельствах преимущества.
Всадники проехали, свысока смотря на часовых, и скоро дромадеры поскакали галопом, неуклюжим, но быстрым, при котором они в состоянии пробегать по четыре мили в час.
Когда первая опасность миновала, путники поехали по одной из дорог, ведущих на юг, под прикрытием небольших холмов, к одному из фортов, расположенных между Массовой и Амба-Алахи, известным по поражению, которое понесли тут итальянцы.
Казалось, пока опасности не было, так тщательно были приняты все предосторожности, так естественно и хорошо все обошлось.
Тут только Фрикетта узнала, какому стечению обстоятельств она обязана была своей свободой: Ахмед бен Мохаммед был женихом бедной слепой, которой Фрикетта возвратила зрение. Уступая просьбам нубийки, он решился рисковать головой, чтобы воздать священный долг благодарности тэбибе.
Он пользовался неограниченным доверием генерального штаба итальянской армии и часто отвозил шифрованные депеши комендантам фортов. Его верблюды, быстрые как ветер, были хорошо известны повсюду.
Он хвалил Барке несравненные качества своих бегунов и закончил:
— В два дня мы дойдем до Макаллэ, осажденного войсками негуса, и тогда вы с тэбибой будете в безопасности.
— Иншаллах!.. Если угодно Богу! — заключил кабил, как магометанин, всегда покорный судьбе.
