Кочегар замедлил ход шлюпки, лоцман спрыгнул в лодку.
После пятиминутного разговора он вслед за своим коллегой скрылся в люке, но вскоре они оттуда вышли. Единоверцы перекинулись несколькими фразами и, горячо пожав друг другу руки, простились.
Путешественники с интересом следили за этой сценой, ярко демонстрировавшей местные нравы.
Лоцман перепрыгнул обратно с лодки на шлюпку и вернулся к рулю с бамбуковым ведерком, до половины наполненным водой.
Фрике заглянул в него. В воде плескалось штук десять красных и белых перламутровых рыбок.
— Это и есть, должно быть, будущее угощение для божества. Чувствую, что, воротясь домой, стану остерегаться аквариумов.
Не глядя на посторонних, которые, впрочем, совершенно не обращали на него внимания, лоцман вынул из ведра одну за другой всех рыб, аккуратно обтер их кисеей, разложил на сухой салфетке, вынул из-за пояса небольшой деревянный ящичек и достал из него несколько тонких листков золота и серебра. Затем обхватил красную рыбку золотой пластинкой, которая тотчас же прилипла к клейкой чешуе, и бросил это подношение Будде в реку, сопроводив таинственным заклинанием. Белую рыбку завернул в серебро и сделал то же. Десять рыб поочередно были выпущены на волю. Жертвоприношение совершилось. Лоцман вернулся к рулю с безмятежным и успокоенным видом.
— Это все? — поинтересовался юноша у переводчика.
— Все, — серьезно и важно молвил индус. — Злые духи укрощены. Гаутама пошлет нам благополучие в пути.
— Спасибо на добром слове. Каждый труд стоит награды, поэтому вот пять франковnote 27.
Шлюпка поплыла с обычной своей скоростью. Мимо неслись берега Иравади. Разлетались напуганные водоплавающие птицы.
— Странный обычай, — размышлял парижанин, лежа на корме рядом с другом, курившим сигару. — Вы знали о нем раньше, дорогой Андре?
— Приходилось кое-что читать и мельком слышать. Во всяком случае, в нем нет ничего удивительного, если принять во внимание непостоянный характер Иравади, по которой мы плывем. Вполне естественно, что эти люди хотят умилостивить злых духов, которым они приписывают беспорядочные разливы реки.
— Но сейчас она вполне спокойна.
— Это не должно вводить в заблуждение. Иравади — самая коварная река в мире. К тому же теперь март, наиболее сухое время года. А вот в августе, после проливных дождей, она разливается так, что становится многоводнее Конго и может сравниться с самим Гангом.
— Наверное, такие разливы причиняют колоссальные убытки. Мне не только не жаль пяти франков за десяток рыбок, но я даже нахожу, что это еще очень дешево.
— Ущерб от наводнений не столь велик, как можно было бы ожидать. Разливы реки регулярны и достигают определенной, известной заранее отметки. После спада воды окрестности принимают обычный вид, и навигация возобновляется с еще большим оживлением.
— Мне кажется, что она и сейчас очень оживлена, — лодки снуют на каждом шагу. А я ожидал увидеть страну дикую и почти без признаков торговли.
— О, как ты ошибся, милый Фрике. Подумай: тридцать пять пароходов плавают вверх и вниз, семьдесят тысяч лодок, из которых иные в полтораста тонн, ходят и по самой Иравади, и по всем ее притокам. По официальным отчетам, внешняя торговля одной Английской Бирмы дала лишь за тысяча восемьсот семьдесят восьмой — тысяча восемьсот семьдесят девятый годы пятьсот пятьдесят миллионов франков.
— И в то же время тут водятся дикие слоны, тигры, носороги… Удивительная страна!
— Именно это и привлекает. Здесь наряду с известной культурной утонченностью можно встретить непроходимую дикость. Вместе с тем страну гораздо реже, чем, например, Индию, посещают туристы. Потому я и выбрал Бирму для нашего охотничьего вояжа. Мы поднимемся по одному из притоков, чтобы побывать в тековом лесу. Затем вернемся в главную реку и посетим развалины столиц, покинутых местными монархами.
— Вот тебе раз! Значит, здесь столицы меняются как перчатки.
— Три столицы, — улыбнулся Андре, — были переменены в продолжение всего лишь семидесяти пяти лет.
— Двадцать пять лет — слишком короткий срок для столицы.
— Действительно. Да и… к тому же я ошибся: не три, а пять раз их меняли.
— Не может быть.
— Суди сам. Более четырех веков столицей Бирмы была Ава. По капризу короля, одного из сыновей знаменитого Аломпрыnote 28, она была оставлена и заменена Сагаином
— чем-то вроде бирманского Версаля. Через три года по капризу нового короля столица была перенесена в Амарапуру, называемую «Городом Бессмертия», что на берегу Иравади в семнадцати километрах от Авы. В тысяча восемьсот девятнадцатом году двор покинул и эту резиденцию и до тысяча восемьсот тридцать седьмого года опять находился в Аве.
— Три столицы! Забавно.
— В тысяча восемьсот тридцать седьмом году в силу какой-то исторической метаморфозы столицей вновь провозглашается Амарапура.
— Четвертая перемена! Воображаю, что осталось от дворцовой мебели и как это убыточно для казны. Ведь недаром говорится: два переезда равны одному пожару.
— Но уже в тысяча восемьсот пятьдесят седьмом году Амарапура была оставлена окончательно и представляет в настоящее время груду развалин. В семи километрах к северу от прежней столицы возникла новая
— Мандалай. Строительство ее окончено лет пятнадцать тому назад.
— Меня удивляет и эта страсть монархов к переменам, и это стадное, слепое повиновение народа их прихотям.
— Ты забываешь, что здесь монарх — безусловный собственник абсолютно всего: лесных, полевых и речных угодий, а также всех подданных. Человек — безгласная вещь своего короля. Сами стены Мандалая воздвигнуты на костях людей.
— Боже мой!
— Это не новость. В древней Палестине, например, также требовалось, чтобы во главу угла при возведении здания был положен «живой камень». Считалось, что он прогоняет злых духов и придает прочность постройке.
— Допустим. Ну, а как же иностранцы, жившие в Амарапуре? Ведь они, надеюсь, получили право не переселяться в другое место?
— Да. Когда в тысяча восемьсот пятьдесят седьмом году король приказал всем жителям выселяться, китайцы, которых было очень много и которые только что выстроили пагоду в своем квартале, отказались исполнить приказ. И их не тронули. Но в конце концов они все-таки переселились, потому что на старом месте остались без покупателей. Им пришлось даже униженно проситься в новую столицу Мандалай.
— Интересен ли, по крайней мере, этот новый город?
— Увидишь сам. Я надеюсь, мы побываем в нем. Но сначала нужно высадиться на западном берегу. Я боюсь, что на северо-востоке не будет тековых деревьев.
— Разве в северной Бирме их нет?
— Некоторые утверждают, что тек не растет дальше шестнадцати градусов северной широты. Но я думаю, это неверно: тек должен встречаться и много севернее. Мы увидим его непременно и неплохо поохотимся в диких, первобытных и изобилующих всевозможной дичью местах, где водятся самые свирепые и страшные звери планеты.
— Я буду очень рад увеличить счет своим трофеям. Если в тековых лесах много зверей, если там опасно и есть из-за чего поволноваться охотнику — едемте туда! Вперед!
ГЛАВА 6
