Раздался голос, в котором прозвучал металл:
— Кто здесь?
— Тот, кого вы ждете… добрый товарищ братьев по труду.
— Это ты, Даб? Протяни руку и сделай знак.
— А ты зажги фонарь, чтобы я увидел лица товарищей.
Все это говорилось на мерзком жаргоне, и человек, понявший его, нажал на пружину. Тотчас же вспыхнул пучок яркого света.
Группа осветилась. Примерно двадцать человек с лицами испитыми и мертвенно-бледными, в одежде каторжан, вооруженные ружьями. Под блузами из грубого холста угадывались пояса с патронташами и бронзовыми ножнами…
Слепящий свет погас, и зловещее видение растворилось в темноте.
Голос продолжал:
— Я узнал тебя, Андюрси, мой друг, и тех, кто пришел. Старая гвардия, верные люди…
В кромешной тьме рука сжала руку, прозвучали приветствия, крики радости, дикие, мерзкие.
— А! Даб! Наш дорогой Даб, которого мы уж и не надеялись увидеть!
— И который принес вам свободу. Да, безграничную волю и богатство. О, если б вы знали, друзья, какой капитал! Мечта, сверкание молнии! Нечто невообразимое. Есть чем удовлетворить ваши самые ненасытные, безумные аппетиты. Ибо скоро вы все станете королями золота.
Люди, привыкшие сдерживать свои эмоции, дрожали крупной дрожью. Глухой радостный рокот сопровождал слова незнакомца.
— А теперь поговорим, — продолжал Даб. — Времени мало, дорога каждая минута. Сколько вас точно?
— Здесь двадцать.
— А всего?
— Триста пятьдесят неисправимых. Хороших, верных; на них ты можешь рассчитывать, как на нас.
— Предателей нет?
— Нет, ни одного.
— Где остальные?
— Возле Марони, в ожидании указаний.
— Хорошо! Вы вооружены?
— У нас четыреста ружей, три сотни патронов на человека, одежда, а провианта примерно на два месяца.
— Прекрасно! С этим можно завоевать мир.
— Это тебе, Даб, мы обязаны всем.
— Но сделать надо было больше, черт возьми! Цель оправдывает средства. Я купил все это у голландских торговцев. Бриг [205] дал возможность подвезти оружие и тихонько выгрузить его у острова Проталь, под носом у шпиков, которые ничего не увидели.
— Это была прекрасная операция!
— А эти господа считают, что побеги обречены на провал из-за отсутствия соучастников и невозможности все подготовить. Так вот вам пример, об этом побеге еще будут говорить! Да, да! И операция не вчера готовилась.
— Теперь понятно, почему в течение многих месяцев все настоящие ребята, наиболее проворные и энергичные, позволяли отправлять их на эту Площадку Неисправимых.
— Черт! Это ясно, как дважды два!
— Чтобы быть ближе к лесу. На них, я был уверен, можно положиться и организовать из неисправимых группу избранных, единственно достойных богатства и свободы.
— Добрая администрация, ничего не подозревая, собрала нас со всех строек, отобрала и объединила здесь, полагая, что тем самым она нас наказывает… А ты, Даб, здорово все придумал!
— И весьма похвально, что вы сами, ничего не понимая, повиновались этому приказу, который странным образом обежал все лагеря и площадки Сен-Лорана. Но хватит комплиментов, за дело!
— Еще одно слово. Почему нам велели пустить красного петуха, прежде чем мы узнали, что ты вернулся?
— Таков был мой план. Требовалось узнать, повинуются ли все слепо, до конца, сгруппируются ли на глазах у администрации. Я хотел также удостовериться, объединятся ли, как и вы, ребята из предместий и Сен-Луи. Но эти трусы пальцем не шевельнули. Остальное — моя тайна. Узнаете о ней в свое время, когда я возглавлю вас, чтобы отвести в страну золота и свободы.
— Скажи, Даб, когда?
— Дня через два. Может, немного раньше, но ни минутой позже. Сначала надо выбраться отсюда, построить плоты из бамбука и дерева-пушки, чтобы переплыть на тот берег в случае, если не удастся овладеть лодками старателей.
— Плоты уже начали строить.
— Хорошо! Кроме того, все должны вести себя как солдаты на войне. И главное — не пить! Абсолютно. Запрещаю прикасаться к водке, под угрозой смерти! В мое отсутствие ответственный — ты. Первому, кто напьется, всадишь пулю в лоб!
— Само собой.
— Кроме того, безоговорочное повиновение, понятно? Как моряки на тонущем корабле. При малейшем колебании — гопля…
— Пуля в лоб… Согласны.
— И главное — не трепать без толку языком. Рот — на запоре. Иначе смерть безоговорочная, неумолимая.
— Можешь рассчитывать на меня, на нас. Ведь правда, ребята?
— Да! На всю жизнь! — прорычали неподвижные и невидимые в сумерках каторжники.
— Это цена богатства и свободы. А теперь хорошенько запомните, что я скажу, ибо ни под каким предлогом мы не должны видеться до самого отплытия. Так вот, слушайте меня внимательно! Послезавтра в одиннадцать часов вечера будет дан сигнал с северной оконечности острова Порталь.
— Какой сигнал? — стали перешептываться каторжники.
— Вспышки электрического фонаря. Их будет девять, три раза по три с интервалом в несколько секунд. Я буду там, доплыву в пироге к вековым магнолиям [206], возвышающимся на левом берегу бухты. В случае нехватки лодок на воду будут спущены все плоты.
— Понятно!
— А если администрация бросит против нас одну или две бригады морских пехотинцев?
Даб рассмеялся:
— Ну и что же! Вас не затруднит, надеюсь, выстрелить в них. Но я полагаю, что это невозможно. У администрации дел по горло в Сен-Лоране, чтобы посылать своих людей сюда. Она боится мятежа на других стройках, и у нее не так уж много солдат, а надо прежде всего заботиться о главном городе края. Впрочем, все узнаете от двух охранников: они наши и им предписано известить меня и вас обо всем. А теперь, дружище, расстанемся. Мне надо возвращаться в Сен-Лоран, чтобы глядеть в оба и все приготовить для нашего главного дела. До свиданья, друзья!
— До свиданья, Даб! До скорой встречи.
Руки нашли друг дружку в темноте. После крепкого пожатия Андюрси сделал несколько шагов и сказал тихим, как дыхание, голосом:
— Два человека, которые сегодня утром сопровождали коменданта в момент стычки…
— Тихо! Будь слеп, глух и нем, не забывай, что некоторые слова убивают, как пули.
Мятежники стали бесшумно удаляться. А Даб вернулся к своему приятелю, который так и не разжал губ. Спустя три четверти часа они прибыли в китайскую деревню, оставили там велосипеды и тихо вернулись в жилище торговца, никем не замеченные. Было около часу ночи. Минут двадцать пять — тридцать прошли в полной тишине. Любители ночных прогулок, вероятно, уже улеглись спать.
Все как будто успокоилось в жилище торговца, темном, как погреб. Однако под легкими шагами скрипнул паркет в коридоре. Кто-то шел, ступая босыми ногами.
