прямых ответов, постепенно я начал понимать сущность человека и природу вселенной. Я стал ощущать, что могу осмысливать ответы, которые соответствовали моему жизненному опыту и моим знаниям о мире. Я вновь и вновь убеждал самого себя, что там, в школе, они были не правы, считая меня неспособным. Попросив меня написать на доске слово «бизнес», учительница хотела показать всему классу, какой я был глупый. Когда меня отговаривали от поступления в колледж, это все из-за того, что они думали обо мне как о тупом ученике. Вообще-то некоторые преподаватели колледжа тоже считали меня тупым, потому что мне никогда не удавалось справиться с теми глупыми коротенькими тестами, которые они давали на занятиях. Один из преподавателей психологии сказал мне, что по результатам теста на IQ я получился «обыкновенным тупым». Преподаватель был мне глубоко симпатичен, так что его слова меня сильно задели. Потом он дал мне другой тест и сообщил, что тест «показал» наличие у меня интеллекта. И только я знал, что происходило в моей душе, только я был свидетелем того, что происходило между мной и теми книгами, что я читал дома. Я учился и учился неплохо. Я мог думать, читать и запоминать самые сложные идеи. Целых двенадцать лет они старались сломить меня, но я устоял и теперь на зло им всем шел вперед.
То, что узнал от Сонни-мэна, тоже помогло мне получить образование. Я был свободен и мог учиться по собственному усмотрению. Прокормиться я мог и в квартале. Самое главное, я не должен был ходить на работу. У себя на квартире я устраивал азартные игры, выполняя обязанности «хозяина». Я предлагал всем желающим сыграть в карты или кости, а потом забирал часть выигрыша у победителей.
Именно учеба и чтение книг в колледже способствовали моему превращению в социалиста. Переход от национализма к социализму происходил довольно медленно, хотя марксистов вокруг меня хватало. Я даже посетил несколько собраний Прогрессивной лейбористской партии, однако ничего нового там для себя не открыл, разве что услышал много болтовни и всяких догм. Они не имели никакого отношения к знакомому мне миру. Я поддерживал Кастро всеми возможными способами. Я даже принял приглашение посетить Кубу и собрал других желающих, однако на Кубе я так и не побывал. Когда я делился с кем-нибудь своими решениями проблем чернокожих или говорил о своей философии, мне отвечали: «А разве это не социализм?» Некоторые собеседники употребляли слово «социализм», чтобы осадить меня. В свою очередь, я парировал, что, если это и социализм, то социализм, должно быть, является правильным учением. В общем, я читал все больше и больше книг о социализме. С течением времени я начал обнаруживать сильное сходство своих убеждений с тем, что я почерпнул из литературы. Мое «обращение» в социалиста окончательно завершилось после того, как я одолел четыре тома работ Мао Цзэдуна. Я хотел узнать побольше о китайской революции. Моя жизнь и чтение по собственному вкусу — вот что сделало меня социалистом, и ничего больше.
Я стал убеждаться в преимуществах коллективизма и коллективистской идеологии. Я также увидел связь между расизмом и капиталистической экономикой. С другой стороны, я признавал, что при анализе общей ситуации необходимо разделять эти понятия. С точки зрения психологии, расизм мог и не исчезнуть после решения породивших его экономических проблем. Я никогда не верил в то, что уничтожение капитализма автоматически приведет к исчезновению расизма. Вместе с тем я чувствовал, что мы не сможем справиться с расизмом, не лишив его экономической основы. Осмысление этих сложных взаимосвязей требовало более творческого и независимого подхода.
Хотя я и находил удовольствие в лекциях и дискуссиях, я все-таки не отождествлял свой образ жизни со студенческим кампусом. После окончания занятий я сразу же отправлялся в город, иногда на Сакраменто-стрит в Беркли или в Западный или Восточный Окленд, чтобы выпить вина, поиграть или подраться. Ни один раз я приходил на занятия мертвецки пьяным. Опьянение мне вовсе не мешало, напротив, оно только усиливало восприятие различных идей. Однако мои преподаватели терпеть не могли, когда кто-нибудь выходил из класса во время их лекций. Это действовало им на нервы. Но как тут было не выйти в туалет, если в тебе было столько вина?
Учеба в колледже приносила мне удовольствие, главным образом, потому, что никто не заставлял меня туда ходить. Я мог пойти на занятия, а мог и остаться дома и почитать книгу. Каждый семестр я начинал в удобном для себя ритме, т. е. вместо занятий частенько ездил в Мексику или попадал за решетку, или вовсе бросал учебу. В любом случае, я много чего узнавал.
Пока я учился в колледже, я продолжал искать ответы на занимавшие меня вопросы. Ассоциация афро-американцев стала для меня огромным разочарованием. Во мне все крепло ощущение того, что Ассоциация была лишь центром обучения мусульман. Казалось, Уорден перенял немало риторических и стилистических приемов из ислама. Я начал более подробно изучать проблему ислама в негритянской общине. Я прочел книгу К. Эрика Линкольна «Черные мусульмане в Америке». Но больше всего меня увлек священник Малькольм Икс.
Впервые я услышал Малькольма Икса, когда он выступал в средней школе Мак-Климонда в Окленде. Тогда он принимал участие в конференции на тему «Сознание гетто», которую устроила и профинансировала Ассоциация. Вместе с Малькольмом был и Мухаммед Али (тогда он был ещё Кассиусом Клэем).[29] Али сказал, что принял ислам. В ту пору он еще не был чемпионом в тяжелом весе. Последовательность Малькольма, его ум, дисциплинированный и служивший общему делу, глубоко впечатлили меня. Передо мной был человек, сумевший объединить мир улиц с миром науки, человек настолько начитанный, что он мог выступать с лекциями и приводить цитаты лучше многих профессоров из колледжа. Вдобавок ко всему, Малькольм Икс был практиком. На нем была свободная одежда, какую обычно носят крутые заключенные. Ему было известно, что представляют собой уличные братья, он также знал, что нужно сделать, чтобы достучаться до них. У Малькольма была своя программа. Он считал, что нужно оказывать вооруженный ответ на нападение и, кроме того, завоевывать людей теми идеями и программами, которые имели непосредственное отношение к условиям их жизни. В то же время Малькольм изучал причины возникновения именно таких условий, а не обвинял во всем самих людей.
Я стал ходить в мечеть. Я бывал в мечетях Окленда и Сан-Франциско, хотя и нерегулярно. В числе моих знакомых было много мусульман, я частенько с ними беседовал. Я постоянно читал их газету, чтобы узнать содержание выступлений Малькольма и глубже понять его идеи. Я бы присоединился к ним, если бы не их религия. К тому времени я был сыт по горло религией и не мог заставить себя принять еще одну веру. Я чувствовал потребность в более конкретном понимании общественной системы. Ссылки на Бога или Аллаха не давали удовлетворительного ответа на вопросы, которыми я упрямо продолжал задаваться.
Что касается колледжа, то здесь Кенни Фриман вместе с Исааком Муром, Дугом и Эрни Алленами, Алексом Паппиллоном и другими ребятами выступили организаторам филиала Движения за революционные действия на Западном побережье. Они провозгласили свое движение тайным, но вместо борьбы за революционные действия они увязли в разговорах на революционную тему, подпольем в их деятельности и не пахло. Все они учились в колледже, навыки у них были насквозь буржуазными. Они много писали, изводя горы бумаги. В конце концов, эту организацию просто наводнили агенты, так что во время ареста полицейские потратили уйму времени на предъявления друг другу своих значков.
Бобби Сил пытался привлечь меня к работе в Движении, однако остальные члены организации отказались принять меня в свои дружные ряды. По их словам, я жил на оклендских холмах и был слишком «буржуазным». Но это была абсолютная ложь. Всю свою жизнь я прожил в равнинной части города. Я думаю, что на самом деле я представлял для них угрозу — только этим можно объяснить их отказ включить меня в организацию. Я мог работать головой и в то же время сойти за одного из уличных братьев. Сторонники Движения клялись бороться за свержение правительства с применением оружия. В действительности большинство из них намеревались работать в рамках системы. Фриман и остальные, в конце концов, исключили Бобби. Он был не настолько буржуазен, как они.
Движение за революционные действия создало в кампусе группу прикрытия под названием «Консультативный совет чернокожих студентов». Кенни Фриман наводнил ее своими приятелями. Я стал активным членом группы. Главная цель, которую поставила перед собой группа, — добиться включения негритянской истории в учебную программу колледжа. Мы устраивали уличные митинги и встречались с администрацией колледжа. Их доводы против нашего предложения были на редкость глупы: большинство из них привыкло считать, что у чернокожих нет своей истории, которую можно было бы преподавать. В итоге мы мало чего добились. На короткое время Движение стало для меня очень привлекательным. Я рассматривал деятельность этой организации как ответ на многие свои вопросы. Я получал удовлетворение от разговоров на тему прошлого Африки и о том, что мы могли бы дать миру (эти разговоры были одинаковы во всех группах, в которых я когда-либо состоял). Начиная с Уордена и Ассоциации афро-американцев и
