— Нет... Все хорошо. Чем быстрее мы продвинемся в деле Хирш, тем быстрее раскроем его. Она вела такой уединенный образ жизни, что...
Инспектор удивился сам себе. Он не был детективом. Что он о себе возомнил, когда заявлял, что сможет распутать дело, о котором ничего еще не знает? Капитан, должно быть, удивился, что на него нашло? Инспектор настолько смутился, что перестал себя контролировать и ляпнул первое, что пришло в голову, только лишь бы сменить тему разговора:
— Вы так и не сказали мне... Насчет сэра Кристофера. Мы должны просто произвести хорошее впечатление на важного иностранца? Прошу прощения за вопрос, я интересуюсь потому, что в этом случае мне просто нужно нанести как можно более короткий визит вежливости. Вы понимаете, что я имею в виду. Честно говоря, поскольку они не надеются вернуть похищенное и попросили нас не беспокоить прислугу, я не понимаю, зачем они вообще нас вызвали. Должно быть, эти люди думают, что нам нечем больше заняться.
— Наверняка они так и думают, если они вообще об этом думают, в чем я лично сомневаюсь. Я буду откровенен с вами, Гварначча. Конечно, изначально это был вопрос вежливости, и я уже рассказал вам, почему я туда поехал. Навестите его, как он вас просил, из той же вежливости, пусть и ненадолго, если не из уважения к форме, которую мы носим, то из уважения к его болезни и возрасту. Вы всегда были терпеливее со стариками и одинокими людьми, чем кто-либо из известных мне людей.
«И этот прекрасный человек тоже...»
— Да. Хотя он не такой уж и старый.
— Нет, по сегодняшним стандартам нет... И все его окружение повторяет, что он болен, но при хорошем уходе он сможет продержаться еще много лет.
— Нет.
— Нет? Он вам что-то говорил о своей болезни? Несмотря на то что стыдится этого?
— Нет. Он сказал мне немного, но он совсем не стыдится этого. Нет-нет... Он умирает и знает это.
— Он так сказал?
— Нет. Нет-нет-нет! — Инспектор хотел, чтобы его оставили в покое. Хотел заняться убийством Хирш, произошедшем на Сдруччоло-де-Питти, где живут Росси и владельцы окрестных магазинов, которых инспектору придется опрашивать в качестве свидетелей. Быть может, у него не получится распутать это дело, ведь пока еще нет ни единой зацепки, но он знал, в каком направлении надо двигаться, знал, что ему делать. Почему бы капитану не послать на виллу какого-нибудь сообразительного молодого офицера из хорошей семьи, одного из тех, кто окончил военную академию, который выпил бы чай с англичанином и не споткнулся бы в цветнике.
«И этот прекрасный человек тоже. Мы еще увидимся?» — Печальный, почти умоляющий взгляд сэра Кристофера перед тем, как он ушел.
«Что люди от меня хотят, чего ждут?» — недоумевал инспектор.
«Вы правда зайдете ко мне, как обещали?» — Испуганные глаза синьоры Хирш. Сейчас он хотел сосредоточиться на ее деле, правда, немного опоздал. Он забыл о ней на несколько дней.
«И этот прекрасный человек тоже...» Сэр Кристофер умрет. Все мы должны пройти по этой дороге одни. Чем я могу помочь?
— Гварначча?
— Я поеду туда, как только прокурор меня отпустит.
Он встал, надел пиджак и кобуру, снял фуражку с крючка, попрощался с Лоренцини и отправился вниз по узкой лестнице, заранее нащупывая в кармане солнечные очки. Небо было почти бесцветным, инспектора ослепил яркий солнечный свет, от которого сразу начали слезиться глаза. Он укрылся в тени высокой стены внешнего двора палаццо. Не помогло. Жара стояла невыносимая, дышать было нечем. В подобные дни шины машин иногда шуршат так, будто катятся по мокрому асфальту, хотя дождя нет и в помине. Лишь иногда за пару минут падало несколько крупных капель, которые тотчас превращались в пар, создавая эффект турецкой бани. Инспектор шел размеренным шагом. Он не хотел, чтобы рубашка прилипла к спине. Он не хотел получить тепловой удар, когда в голове все путается и невозможно контролировать собственные действия. Если в июле вы утрачиваете контроль над собой, шансы обрести его вновь появляются лишь после вечернего душа. И подумайте, люди платят большие деньги не только чтобы мучиться от всего этого, но и чтобы пережить стресс от встречи с незнакомым городом и языком, которого они не понимают!
— Ты держишь карту вверх ногами!
— Я уже сказал тебе, в магазины я больше не пойду!
— Мама, я пить хочу!
— Очень интересная коллекция картин, и я ни от кого из вас не хочу слышать ни слова, пока...
— Зачем ты весь вымазался мороженым?
Инспектор не понимал ни слова, но эти жалобы, раздававшиеся вокруг него на дюжине иностранных языков, были ему хорошо знакомы. Стоя на светофоре, он ворчал, как обычно в это время года:
— Я не знаю, зачем они сюда приехали, но лучше бы они остались дома.
На проезжей части произошла авария. Инспектору надоело ждать, и он пересек узкую дорогу между оглушительно гудевшими автомобилями.
По сравнению с дорогой улица Сдруччоло-де-Питти была тихим уголком. Ее загромождали припаркованные скутеры и мотоциклы, и время от времени, когда проезжали белые «мерседесы»-такси, приходилось прижиматься к стене, а так можно было идти по середине вымощенной аллеи вдали от невыносимого шума. Ринальди, продавец антиквариата, стоял в дверях своего магазина, выглядывая на улицу, словно ждал кого-то. Он как раз повернулся и увидел подходившего инспектора.
— А, я слышал об этой Хирш. Заходите, если думаете, что я смогу вам помочь. Не возражаете, если я буду поглядывать на улицу? Я жду доставки. Ребята надежные, лучшие в своем деле, но с такими ценными вещами, вы сами понимаете...
— Конечно. Оставайтесь здесь. А я зайду в магазин и подожду вас там, а потом мы поговорим.
Войдя в магазин, инспектор почти пожалел, что предложил такой вариант. Он любил разглядывать окружающие его предметы, когда его никто не видит, никто не наблюдает из-за спины. Однако в данном случае «такие ценные вещи» — это мягко сказано. Инспектор почувствовал себя будто слон в посудной лавке. Поэтому он снял солнечные очки и застыл в неподвижности. И только лишь его большие всевидящие глаза внимательно осматривали длинную темную комнату с темно-красным натертым до блеска полом, позолоченными рамами и изъеденными временем скульптурами. Широкая спина Ринальди почти не пропускала в магазин свет с улицы. Причудливая лампа с шелковым абажуром отбрасывала золотое пятно света на небольшой, выложенный мозаикой стол, за которым, должно быть, обычно сидел Ринальди. На столе было пусто, там стоял лишь изящный письменный прибор и серебряная подставка для визиток. У входа взревел мотор грузового мотоцикла, возвещая о прибытии долгожданного груза. Ринальди зашел в магазин. Он был крайне взволнован, сжимал и разжимал руки, пока двое верзил втаскивали внутрь ящик высотой почти в человеческий рост и, по всей видимости, очень тяжелый. Грузчики запыхались и покраснели от напряжения.
— Вниз! Опускай ее вниз! Я не могу больше... — Они поставили ящик посередине маленькой комнатки и, согнувшись вдвое, тяжело глотали воздух, прижимая руки к груди. Один из них, со светлыми сальными волосами, затянутыми на затылке в хвост, вспотел так сильно, что по носу скатывались крупные капли пота и падали на блестящий пол. Голова второго, темноволосого и бритого, тоже блестело от пота. — Я думал, мы ее никогда не закинем в этот кузов. В следующий раз надо брать третьего... Ей-богу...
— Кроме вас, я больше никому не доверяю. — Казалось, Ринальди сам еле дышит. — Перенесите ее в заднюю комнату к реставраторам.
Ящик перетащили, хотя инспектор думал, что у грузчиков от натуги случится сердечный приступ. Стенка ящика была сломана, и инспектор увидел мельком каменные одежды, покрывающие скульптуру. Все тотчас исчезло за шторой, появившиеся вновь грузчики плотно закрыли за собой заднюю дверь.
Они ушли, не получив денег, лишь обменялись с Ринальди едва заметными знаками. Инспектор привык к подобным вещам. Он расследует убийство, а они пытаются скрыть от него оплату наличными без выписки квитанции. Половина проблем в любом расследовании вызвана тем, что люди утаивают очевидные факты, до которых инспектору нет совершенно никакого дела. Самое распространенное — это уклонение от уплаты
