электрические токи, наполняло голову треском статических разрядов, словами, какие не воспринимал разум, или же далеким эхом, пришедшим неизвестно откуда, как будто бы Сет двигался под или между пластами привычной для других реальности.
Однако очень трудно описать, как именно изменился мир. Это можно передать только зрительными образами. Сумеет ли он? Его наброски, по сути, не больше чем невнятные граффити. Но разве это не станет самым жестоким разочарованием его жизни — получить наконец в подарок умение проникать в природу вещей, в истину, так размытую средствами информации, образовательными системами, всеми бесконечными социальными институтами и кодами, незаметным влиянием, которое проникает на все уровни бытия, — и не суметь передать свое новое восприятие?
Наконец добравшись до метро, Сет привалился к кафельной стенке, чтобы свернуть самокрутку, и, когда какой-то нищий попросил у него закурить, он был не в состоянии ответить. Он забыл, как это делается. Губы двигались, однако вся троица, голосовые связки, язык и челюсть, отказывалась действовать согласованно. Сет сглотнул комок в горле и издал сипение.
Он не понимал, для чего он здесь, что вынудило его снова бежать из комнаты. Изначальная цель была утрачена.
Голубые бока автоматов, продающих карточки, и бело-красная вывеска у входа на станцию «Эйнджел» пробуждали какое-то смутное предвкушение путешествия. Сет быстро двинулся на светящуюся вывеску, но его тут же оттеснила толпа, вывалившая из тоннеля.
Он прошел мимо станции, но уйти дальше не смог, потому что путь ему преградил непреодолимый оживленный перекресток с бьющими в нос выхлопами и толкающими локтями. Вибрации отдавались у Сета в костях. Толпа ждала, пока загорится зеленый. Никакие духи не могли заглушить уксусно-рыбную вонь, исходившую от женщин. Неужели он когда-то считал этих существ привлекательными? Во всех них было что-то физиологически неправильное. Безгубые, с выпученными глазами, торчащими зубами, уродливыми носами. Уши слишком красные, кожа под слоем косметики выцветшая, веки с розовой каймой, жесткие волосы. Сет содрогнулся. Мужчины выглядели не лучше: чванливые, как обезьяны, с мокрыми собачьими ноздрями и пустыми акульими взглядами — жуткие опасные животные, наделенные грубой силой, готовой выплеснуться наружу после очередной порции выпивки, смертоносные твари, воняющие навозом, соломой и пивным суслом.
Сет так и не сумел перейти дорогу — миг колебания, и мимо снова понесся поток машин, мотоциклов, автобусов. В свете их фар и без того грязные, размытые контуры домов расплывались еще сильнее, а Сет так и топтался на тротуаре.
Ему казалось, что его бросили в чужестранном городе без карты и без знания хотя бы единого слова местного языка. Всепоглощающее желание освободиться от Лондона рождало в нем отчаянную дрожь. Все, что угодно, даже остаться без гроша в кармане в каком-нибудь другом городе, будет лучше жалкого прозябания в этом бездушном месте, где тебя со всех сторон пихают и лупят.
Опустив голову, оглушенный, Сет двинулся прочь от перекрестка. Он не сможет вернуться домой по Эссекс-роуд — там теперь слишком много народу. Сет свернул на боковую улочку. Пытаясь вспомнить дорогу домой, он заметил пустой с виду бар в подвале уродливого бетонного офисного здания. Может быть, он найдет там убежище, посидит в тихом уголке у теплой батареи, выпьет виски.
Он уже прямо-таки ощутил, как огненная, оживляющая жидкость скатывается по языку в горло. Сет двинулся к двери, но вдруг замер снаружи. Внутри звучала музыка, и пара громких голосов пыталась перекрыть общий гул. При мысли о том, чтобы переступить порог, он разволновался, словно это движение было уже вовсе не таким простым делом, как представлялось изначально. Но даже если он сумеет дойти до стойки, еще вопрос, сумеет ли он заговорить. Несколько раз шепотом проговорив свое имя лацкану пальто, Сет толкнул дверь.
Все равно что шагнуть на залитую ярким светом сцену. Сет так стремительно оказался среди сияния и шума, что голова закружилась. Стало страшно, в горле застрял комок. Сет, держа глаза долу, сосредоточенно переставлял ноги, одну за другой, чтобы не свалиться между столами и стульями. У стойки он поднял голову, меланхоличный и обеспокоенный, и принялся ждать, когда его обслужат.
В этом грязном заведении была всего горстка посетителей, и все они собрались у огромного экрана, чтобы смотреть футбольный матч. Сет был рад тому, что телевизор отвлекает на себя их любопытные взгляды.
Сет понял, что выглядит ужасно, в тот же миг, как увидел свое омерзительное отражение в зеркале: бледный, помятый, заляпанный чем-то, растоптанный человек. Он съежился от стыда. Уже довольно давно, почти год, его нисколько не заботит собственная внешность, и сейчас перед ним результат хронического пренебрежения услугами парикмахера, правильным питанием и здоровым образом жизни. Вокруг рта залегли глубокие скорбные складки, глаза превратились в маленькие гляделки, сидящие в черных провалах глазниц, кожа вокруг которых истончилась и стала похожа на кальку. Зато в цвете лица угадывалась нездоровая живость — румянец щекам придавали переплетения лопнувших сосудиков. Он выглядит на шестьдесят, а не на тридцать один. Это посмертная маска. Сет видел в своем лице бездушность, отчаяние, отвращение ко всему, отсутствие всякой надежды и какого-либо сострадания. Его лицо представляло собой единственное настоящее произведение искусства, созданное им за последний год, — подробный и живой портрет этого города.
Сидя за угловым столиком, подальше от остальных посетителей, Сет чувствовал, как восторг при мысли о бегстве усиливается с каждой новой порцией виски. Он потягивал напиток непрерывно, не выпуская стакан из рук и не отводя далеко ото рта. Благодаря алкоголю мысли его бежали проворнее, и теперь он уже не мог придумать ни одной причины, чтобы остаться в Лондоне. Жизнь здесь с самого первого дня была мрачной и суетной. Бессмысленные месяцы накладывались друг на друга, сливаясь в год — длинный, гнетущий серый мазок бытия. Год, к концу которого он пришел едва ли не одичавшим, почти не человеком, как и все остальные.
Ему всегда казалось, что уехать из города невозможно. Просто невероятно, чтобы он мог изменить свою жизнь или хотя бы замедлить движение по наклонной, когда столько обстоятельств ополчилось против него. Он никак не мог выбрать время между сменами, чтобы как-то заняться собой. Невозможно мыслить ясно, когда столько идей, столько воспоминаний, столько воображаемых сцен теснится в голове. Смерч в мозгу не давал Сету оторваться от стула или встать с края кровати, где он сидел с вечной сигаретой во рту. И кажется, он сопротивлялся единственной разумной альтернативе — позорному возвращению домой к маме, в свободную комнату — из твердого убеждения, что это его погубит. Но губить уже нечего. Дома, по крайней мере, он подлечится, перестанет работать по ночам, выспится. Как же он выспится! Он сможет изменить отупляющий образ жизни, снова стать волевым человеком, обрести желания. Да, все это Сет увидел в пятом стаканчике виски. Не так уж плохо вернуться домой. И нечего больше дурачить себя: бегство из этого города — его единственный теперь путь к спасению.
Завтра он позвонит матери, а вечером зайдет в Баррингтон-хаус и откажется от места, после чего уедет. Каким простым казалось все, пока он сидел в баре. Улыбка на губах была какой-то непривычной, застывшей. Лицевые мышцы в последнее время так мало работают. Он подозревал даже, что самые маленькие из них просто атрофировались.
Сет смял окурок в пепельнице и поспешно убрал табак и зажигалку в боковой карман пальто.
Выйдя на улицу, Сет внезапно ощутил тревогу от одной мысли, что придется вернуться к себе в комнату. Он боялся, что стоит ему переступить порог «Зеленого человечка», как на него нападет привычная апатия и новое острое желание спасаться бегством исчезнет к завтрашнему дню, когда он очнется после долгого мертвящего сна.
Действовать надо сейчас, этим же вечером. Надо собираться; надо делать хоть что-то. Сет уже чувствовал, что та щелка, через которую можно ускользнуть, сужается. Дождь, мусорный ветер, мокрые камни, бесконечные людные улицы — все это веревки, которые пытаются связать его, а он способен лишь безрезультатно дергать узлы холодными немеющими пальцами.
Наклонив голову, Сет шел навстречу ветру. Погруженный в себя, он мысленно составлял список дел, какие необходимо завершить. Хорошо, что в банке хотя бы есть деньги. Жалованье у него было мизерное, но он давно уже не тратился ни на что, кроме еды. Накоплений хватит, чтобы уехать, вернуться домой и продержаться несколько месяцев.
