Он встал. Все с шумом последовали его примеру.
Судьи один за другим удалились в комнату, находившуюся в глубине часовни. Я не знал, следует ли мне отправляться туда же, но никто на меня не глянул, так что я собрал свои записи и стал ждать.
Постепенно вокруг начали шуметь и смеяться. Казалось, все разговаривали со всеми, словно в базарный день. Все, за исключением мистера Роузена, который стоял, опустив голову. Он лишь иногда поднимал глаза и поводил ими влево-вправо. У него был взгляд умалишенного.
После чуть ли не часового отсутствия судьи вернулись. Аптекарь стоял чуть живой.
– Абрахам Роузен! – сурово сказал Ральф Лейн.
В часовне стояла такая тишина, что, казалось, пробеги мышь – и то было бы слышно. От волнения я записывал его слова дрожащей рукой. Звон аптекарских цепей возобновился.
– Из всех убийц отравитель – самый подлый. Он коварен, он мерзок. Он использует темные, противоестественные силы. Такой злоумышленник незаметен: сделав свое дело, он тихо возвращается в тень. Мы нашли вас виновным в убийствах, обвинения в которых вам уже предъявлены. Но вы – не просто убийца. Вы – предатель страны, которая приютила вас, и королевы, чье покровительство позволило вам жить в Англии.
Тут мистер Роузен закричал:
– Нет! Я не совершал этого! Бог свидетель! Я невиновен!
Я знал об этом, так как видел тайник Мармадьюка. Отчаяние аптекаря было столь велико, а его возражения столь искренни, что суд на этот раз просто не мог ему не поверить!
Ральф Лейн дождался, пока стихнет шум в часовне и замолкнет мистер Роузен. Аптекарь продолжал всхлипывать, а он огласил приговор. В его голосе не было ни капли жалости.
– Наказание, достойное государственной измены, будет приведено в исполнение сегодня же. Тебя повесят и еще живого опустят вниз. Затем отрежут твои срамные части. Из тебя, еще живого, вынут внутренности. После смерти тебе отрубят голову. Капитан Вон, за исполнение отвечаете вы».
ГЛАВА 28
– Чак Мартин? Это Гарри Блейк. Я получил ваше письмо. Очень удачно вышло, что я проверил, нет ли сообщений. Откуда у вас адрес моей электронной почты?
Юрист оставил мой вопрос без ответа.
– Я рад вашему звонку, мистер Блейк. Очень рад. – Тут он понизил голос. – Вы можете говорить не таясь?
Вас никто не слышит?
Я вышел на балкон и огляделся. К тому времени ветер и дождь стихли. О них напоминал лишь пар над случайной лужей. Долтон, решив отдохнуть от расшифровки, плескался в бассейне. Стройное тело, плоский живот – такое требует ежедневной часовой тренировки. Ему можно только позавидовать! На садовой скамейке, в тени папируса, сидела Зоула. В желтом полотенце, темных очках и широкополой соломенной шляпе. Она что-то строчила в блокноте. Рядом лежали листы, прижатые стаканом с чем-то розовым.
– В чем дело?
– Могли бы вы сегодня вечером покинуть своих товарищей? Скажем, на пару часов.
– Та-ак… Что происходит, мистер Мартин?
– Я хочу свести вас с некими людьми.
– Не нравится мне все это. Что все-таки происходит?
– Поверьте, мистер Блейк, это в ваших же интересах. Сегодня вечером неподалеку от Матильдас-Корнер будет сборище на открытом воздухе. Многие придут туда повеселиться. Сумеете выбраться?
– Не исключено, – сказал я.
– Все начнется с наступлением темноты. То есть где-то через час или около того.
– Так чьи же интересы вы представляете, мистер Мартин?
– Своим клиентом я считаю мисс Теббит. Но она почти ребенок, мистер Блейк, и я не уверен, что могу передать ей информацию, которую приготовил для вас. Эта встреча отвечает ее интересам не в меньшей степени, чем вашим.
Долтон вылез из воды и теперь вытирался. Солнце с обычной для тропиков скоростью опускалось за горизонт. Облака над Кингстоном окрасились в ядовитые химические цвета.
Происходящее мне не нравилось, однако я не видел другого выхода. Схватив кошелек и ключи, я пошел к «тойоте». Зоула с удивлением на меня посмотрела.
– Я в город.
– Что?! А как же шифр?
Тратить силы на ответ я не стал. Всю дорогу к машине я чувствовал на себе взгляд Зоулы. «Тойота» стояла под папайей. Еще немного, и крупные розовые плоды плюхнулись бы прямо на нее. Рулевое колесо было обжигающе горячим.
Я осторожно спустился по горной дороге. Слившееся с поверхностью моря солнце окружали красные с желтым облака – последние напоминания о буре. Наконец светило ушло под воду.
Я двигался по Олд-Хоуп-роуд. Доехав до Матильдас-Корнер, я оставил машину в переулке. Густой, бухающий ритм эхом отлетал от домов. Жизнерадостные подростки рекой текли к источнику шума, и я последовал за ними.
Парк был освещен, словно ярмарочная площадь.
Я встал в очередь. Толстяк в огромной вязаной шапке с красными, золотыми, черными и зелеными полосами собирал со всех по три тысячи ямайских долларов.
Он курил большой, небрежно свернутый косяк. Я прошел под аркой с синей надписью «ТО И ЭТО» и оказался в парке, в котором собралось никак не меньше тысячи народу. Все – или почти все – с темной кожей.
Заметить меня, во всяком случае, труда не составляло.
Я протолкнулся к высоким столикам, где продавали жареных цыплят, и наполнил бумажную тарелку всякой всячиной. Натянутые между деревьями гирлянды цветных электрических лампочек раскачивались на ветру, в воздухе носились запахи травки и специй, карибский говор мешался с танцевальной музыкой, рвущейся из громаднейших колонок. На сцене скакали и дергались юнцы с гитарами. Я почувствовал себя столетним старцем.
Чака Мартина не было и следа. Да и мог ли он меня обнаружить в этой свалке?
Вдруг мне в голову взбрело следующее: а что, если за юристом стоит Кассандра со своими друзьями и дергает за нитки? Разве не могут они в толпе всадить мне под ребра нож? Место самое подходящее. Именно этого они и хотели – чтобы я почувствовал себя в безопасности!
Меня охватило беспокойство. Я решил подождать еще десять минут и смыться. В любом случае, еще немного, и я бы оглох. Закончив есть, я прихватил со стойки порцию пунша (судя по всему, плата за вход была платой за выпивку) и начал прокладывать себе путь к выходу.
– Хочешь потанцевать?
Лет около двадцати, темнокожая, в желтом топе, открывающем не только живот, но и большую часть груди, и желтой юбке, открывающей значительную часть бедер. «Хорошие бедра», – мелькнуло у меня. Девушка широко улыбалась, показывая безупречные белые зубы. Она носила золотые серьги и ожерелье, а обута была в белые тапочки.
– Не очень, – ответил я, перекрикивая музыку.
– Я не кусаюсь, – опять улыбнулась она.
– А я не танцую.
– Передвигай ноги – и все.
Она взяла меня за руку. Ладонь у нее была маленькая и теплая, и я подумал, что плевать, чего там…
Выходя, я оставил пунш на одном из столиков, и мы смешались с разгоряченной толпой. Пахло ромом, и жареными цыплятами, и потом, и травкой, и было жарко. Тесно прижатые ко мне бедра, раскованность, волнообразная свобода движений… Я пытался повторять за девушкой, но не мог попасть в ритм. Она сказала:
– Не мучайся. Делай, как я сказала. Передвигай ноги.
– Как тебя зовут?
