себя честью быть съеденными своими родичами. Такого рода погребение сохраняло душу в семье, – добавил он, взмахнув книгой.
– Мистер Моуэт, будьте добры, принесите мне подзорную трубу. Прошу прощения, милый доктор, вы мне что-то говорили о Страбоне.
– Можно сказать, что это не более чем Eratostenes redivivus[57], или следует сказать – заново отредактированный?
– Как вам будет угодно. Какой-то малый скачет во весь опор по вершине скалы рядом с крепостью.
– Он скачет в деревню.
– Так оно и есть. Теперь я ее вижу, она открылась за скалой. Вижу и кое —что еще, – произнес он как бы про себя.
Шлюп продолжал скользить по воде мелкой бухты, которая плавно поворачивала, и тотчас показалась группа белых домов, сгрудившихся на берегу. На некотором расстоянии, в четверти мили к югу от них, на якоре стояли три торговых судна: два хуарио и пинка – небольшие по размеру, но до отказа нагруженные.
Еще до того как шлюп стал приближаться к ним, на берегу поднялась невероятная суматоха. Каждый из тех, у кого была подзорная труба, увидел снующих людей, шлюпки, спешно направляющиеся к стоящим на якоре судам. Вскоре можно было разглядеть матросов, бегавших взад – вперед по палубе; над поверхностью вечернего моря разносились их жаркие споры. Затем послышались ритмические возгласы: матросы выхаживали на шпиле, поднимая якоря. Отдав паруса, они мигом кинулись на берег.
Джек Обри посмотрел на сушу изучающим взглядом: если не поднимется волнение, то ничего не стоит оттащить суда от берега, что упростит задачу как ему самому, так и испанцам. Разумеется, в отданных ему распоряжениях ничего не говорилось насчет захвата неприятельских судов. Однако неприятель жил за счет каботажной торговли: дороги были отвратительны, доставлять сыпучие грузы на мулах было неразумно, не говоря об использовании фургонов, что особенно подчеркивал лорд Кейт. Его долг состоял в том, чтобы захватывать, сжигать или топить неприятельские транспортные средства. Члены экипажа «Софи» внимательно смотрели на капитана: они прекрасно понимали, что у него на уме, но они также превосходно знали, какие ему даны инструкции – не крейсерство, а строгое выполнение конвойной работы. Смотрели так пристально, что забыли перевернуть песочные часы. Джозеф Баттон, морской пехотинец, в обязанности которого входило переворачивание рассчитанной на полчаса склянки, едва она опоражнивалась, ударяя при этом в рынду, был отвлечен от созерцания лица капитана Обри толчками, щипками, приглушенными криками: «Джо, Джо, очнись, Джо, жирный ты сукин сын!» – и наконец голосом Пуллингса, рявкнувшего ему в самое ухо: «Баттон, переверни склянку!» .
После того как стих последний отзвук судового колокола, Джек Обри произнес:
– Прошу вас, мистер Пуллингс, поверните судно на обратный курс.
Плавным, выверенным движением, под аккомпанемент знакомых, едва слышных свистков боцманской дудки и команд: «К повороту! Руль под ветер! Подтянуть шкоты! Ставить грот!» – «Софи» совершила поворот и с наполненными ветром парусами направилась к находившемуся в отдалении пакетботу, все еще штилевавшему на лиловой морской поверхности.
Отойдя на несколько миль от мыса, «Софи» и сама заштилела и теперь неподвижно стояла в сумерках, орошаемая росой, с обвисшими, бесформенными парусами.
– Мистер Дей, – сказал Джек, – будьте добры, приготовьте несколько пожарных бочек – скажем, полдюжины. Мистер Далзил, если не будет ветра, то, думаю, около полуночи спустим шлюпки. Доктор Мэтьюрин, давайте развлекаться и веселиться.
Развлечение их заключалось в том, что они чертили нотный стан и переписывали одолженный у кого-то дуэт, заполненный тридцать вторыми нотами.
– Ей – богу, – примерно час спустя, подняв покрасневшие, слезящиеся глаза, признался Джек, – я становлюсь слишком стар для такого занятия. – Прижав ладони к глазам, он некоторое время не отрывал их. Совсем другим голосом он продолжал: – Целый день я думал о Диллоне. Вы не поверите, как мне его не хватает. Когда вы мне рассказывали о том классическом парне, я подумал именно о нем… Потому что разговор зашел об ирландцах, а Диллон был ирландцем. Хотя ни за что бы так не подумал – никогда его не видели пьяным, он почти никогда ни на кого не кричал, разговаривал, как подобает христианину, был самым воспитанным существом в мире, никогда не грубил. О господи! Мой дорогой друг, дорогой Мэтьюрин, искренне прошу вас извинить меня. Я говорю такие гадкие вещи… Я бесконечно сожалею.
– Та – та – та, – отозвался Стивен, нюхая табак и покачивая рукой из стороны в сторону.
Джек Обри дернул за колокольчик и среди многочисленных звуков, приглушенных штилем, услышал торопливое постукивание башмаков его буфетчика.
– Киллик, – сказал он, – принесите мне две бутылки мадеры с желтой печатью и несколько галет. Никак не могу заставить его научиться печь кексы с тмином, – объяснил он Стивену, – но эти птифуры вполне съедобны и превосходно сочетаются с вином. Теперь насчет вина, – продолжал он, внимательно разглядывая бокал. – Мне его подарил в Магоне наш агент; оно было разлито в год солнечного затмения. Зная о совершенном мной преступлении, я предлагаю выпить его в виде жертвоприношения. Ваше доброе здоровье, сэр.
– И ваше, дорогой. Замечательное старое вино. Сухое и в то же время маслянистое. Великолепно.
– Я говорю такие гадкие вещи, – размышлял Джек, приканчивая вдвоем с доктором бутылку, – оттого, что иногда поневоле вижу людей в черном свете. Обычно я разбираюсь, что не так, когда у меня есть время, но тогда становится уже поздно. Боюсь, что я слишком часто досаждал Диллону. – Потупившись с печальным видом, он добавил: – Но ведь я был не один. Не думайте, что я как-то хочу принизить его, – я только привожу это как пример, подтверждающий, что даже воспитанный человек может иногда совершать грубые ошибки, хотя, я уверен, он делал это ненарочно. Но однажды Диллон обидел и меня, причем сильно. Когда мы с ним говорили о призах, он назвал захват приза
Послышался стук в дверь.
– Прошу прощения, сэр. Но ваш фельдшер в растерянности, сэр. Молодой мистер Риккетс проглотил мушкетную пулю и никак не может от нее избавиться. Задыхается, вот – вот умрет.
– Прошу прощения, – сказал Стивен, протирая очки пятнистым красным платком и старательно надевая
