шлюпке или это будет мой кузен — я скажу, что ему следует делать, — в любом случае мы встретимся, учитывая формальности, которые надо будет уладить, и я скажу, что мы сумеем организовать. Вы говорили о проводниках — решим; о линиях отхода — подготовим. Мне нужно посоветоваться.
— Вы рассматриваете этот план как выполнимый, насколько я понял?
— Да. В части входа, да. В части выхода… Ну, вам гавань известна не хуже, чем мне. На протяжении всех четырех миль пушки и батареи. Но это единственный план, который мы можем выработать за такое короткое время. Было бы ужасно войти внутрь, и провалить дело из-за пустяка, о котором мои друзья могли бы вам вовремя рассказать. Вы, наверное, не собираетесь высаживать меня на берег?
— Напротив, сэр. Я не силен как политик или знаток характеров, но мой друг — иное дело. Я готов поставить на кон голову, доверяя его выбору.
Джек вызвал вахтенного офицера и сказал:
— Мистер Филдинг, мы идем к берегу. К Кала-Блау? — спросил он, глядя на Марагалла. Тот кивнул. — К Кала-Блау. Все возможные паруса, синий катер к спуску в любой момент.
Филдинг повторил приказ и поспешил на палубу. Еще до того, как он миновал часового у дверей, послышались его крики: «Свистать всех наверх!». Некоторое время Джек прислушивался к шагам, потом произнес:
— Пока есть время, давайте обсудим детали. Позвольте предложить вам вина, или сэндвич?
— Четыре склянки, сэр, — говорил Киллик, будя его. — Мистер Симмонс в каюте.
— Мистер Симмонс, — строгим, формальным тоном произнес Джек, — на закате я на канонерке отправляюсь в Порт-Маон. Это экспедиция, участия в которой я не могу требовать от офицеров: полагаю, ни один из них не знаком в достаточной степени с городом. Предпочту взять с собой парней из шлюпочной команды, которые вызовутся идти добровольцами, но им необходимо разъяснить, что это экспедиция, в которой… что экспедиция, в некотором роде, опасна. Пинасса должна оставаться у пещеры в Кала-Блау с полуночи до рассвета, потом, если не будет иных распоряжений, присоединится к кораблю в точке рандеву, которую я укажу. Баркас дежурит у Раули-Крик с теми же инструкциями. У них должны быть припасы на неделю. Выслав их, фрегат должен лавировать с наветра от мыса Мола. На рассвете поднять французский флаг и приблизиться к берегу, но на расстояние выстрела не подходить. Я рассчитываю прибыть на корабль к этому моменту, или несколько позже в течение дня. Если я не появлюсь до шести часов, без промедления следуйте к точке первого рандеву, оставайтесь там в течение двадцати четырех часов, после чего идите в Гибралтар. Вот ваш приказ: здесь четко написано то, что я вам сейчас повторю — никаких попыток прийти нам на выручку. Следуйте приказу буквально.
Представшая в воображении картина, как эти славные, храбрые, но не слишком предприимчивые и хваткие парни бродят по незнакомой земле, а фрегат тем временем рвут на части испанские канонерки и мощные орудия Сент-Филиппа и мыса Мола, заставила его повторить эти слова дважды. После небольшой паузы, уже совсем другим тоном, он продолжил:
— Дорогой мистер Симмонс, с вашего позволения, хотел бы отяготить вас некоторыми бумагами и письмами личного характера. Если дело пойдет не так, отправьте их домой из Гибралтара.
Первый лейтенант потупил взор, потом снова посмотрел в глаза Джеку: он явно находился в замешательстве и не мог подобрать слова. Но Джек не собирался его слушать: идти должен был он сам — никто на борту, кроме его соратников, не знал окрестностей Порт-Маона, более того, только ему приходилось бывать в саду у Молли Харт и в ее музыкальной комнате. К тому же, ощущая волну холодного напряжения, он не расположен был терпеть любого рода жесты. Ему не хотелось растрачивать свои чувства по пустякам.
— Будьте любезны, мистер Симмонс, переговорить со шлюпочной командой, — в голосе его прозвучала нотка нетерпения. — Те, кому предстоит идти, должны быть освобождены от своих обязанностей — им нужен отдых. И еще: мне нужно перемолвиться со старшиной моего катера. Подведите канонерку к борту — я перейду на нее, как только буду готов. Это все, мистер Симмонс.
— Есть, сэр, — сказал Симмонс. В дверях он замер, но Джек уже погрузился в свои приготовления.
— Киллик, — воскликнул капитан, — мою шпагу еще не точили после вчерашнего. Отнеси ее к оружейнику, хочу, чтобы она была остра как бритва. И пусть глянет на пистолеты: кремни заменить. А, вот и Бонден. Помнишь Маон?
— Как свои пять пальцев, сэр.
— Отлично. Вечером мы идем туда на канонерке. Там в тюрьме находится доктор, его пытают. Видишь эту книгу? Здесь их сигналы: проверь сигнальные флаги и фонари на канонерке, чтобы все было в наличии. Если нет, возьми. Захвати деньги и теплую одежду: дело может кончиться Верденом.
— Есть, сэр. Прибыл мистер Симмонс, сэр.
Первый лейтенант доложил, что шлюпочная команда целиком вызвалась добровольцами; они освобождены от вахты.
— И еще, сэр, — добавил он, — офицеры и матросы на самом деле обидятся, если не смогут пойти — если вы не отберете никого из них. Очень прошу вас, сэр, не разочаровывать меня и всю кают- компанию.
— Понимаю, что вы имеете в виду, Симмонс — уважить их чувства — сам бы ощущал подобное на их месте. Но эта экспедиция, хм, весьма необычна. Мой приказ должен быть исполнен. Канонерка на месте?
— Подходит к траверзу, сэр.
— Пусть мистер Вест с помощниками проверит ее такелаж, пока я не поднялся на борт: у них полчаса. И снабдите шлюпочную команду шерстяными красными шапочками, на средиземноморский манер, — сказал Джек, глядя на часы.
— Слушаюсь, сэр, — ответил Симмонс формальным, сухим, обиженным голосом.
Через полчаса Джек — в поношенном мундире, гессенских башмаках, плаще и низкой шляпе с перьями — вышел на палубу. Бросив взгляд на небо, он произнес:
— Я вернусь на корабль только после Порт-Маона, мистер Симмонс. В восемь склянок пополудни отсылайте баркас. Всего доброго.
— Удачи, сэр.
Они пожали друг другу руки. Джек кивнул офицерам, поднеся пальцы к шляпе, и под свист дудок спустился вниз. Оказавшись на палубе канонерки, Джек принял руль и судно резво побежало по ветру, свежий бриз дул ему в скулу бакборта. На юге вырастали очертания острова, мимо проплывали мыс за мысом, и вот он вводит судно в долгую красивую излучину. Это была не одна из серийных тулонских канонерок, не одно из грузных испанских созданий, что выползали всякий раз в спокойную погоду из Алхесираса, и не один из способных действовать только в акватории порта плавучих станков для единственного тяжелого орудия (будь это так, Джек ни за что не довел бы ее сюда), но полупалубная барка-лонга с длинной аппарелью, позволяющей выкатывать пушку и устанавливать ее перед короткой, толстой, скошенной вперед мачтой — судно, прекрасно приспособленное для хождения по Средиземному морю, годное проникнуть в любой порт и улизнуть из него.
Но конфеткой его назвать тоже было трудно. По мере того, как он приводил канонерку все круче к ветру, румпель под рукой становился все тяжелее, чувствовался вес установленного на баке орудия. Но тем не менее она шла круто к ветру, очень круто, даже круче, чем в пять градусов, и держалась на курсе, не рыская и не уваливаясь, и храбро рассекала волны, поднимая за кормой шлейф брызг.
Вот такие вещи были по нем. Огромный латинский парус на искривленном рее был не так знаком, как прямые паруса или паруса куттера, но принцип был тот же, и он чувствовал себя как опытный наездник, севший на чистокровную лошадь из чужой конюшни. Джек опробовал канонерку на разных скоростях: незаметно, но настойчиво, твердо и решительно — описывая большие круги вокруг фрегата, пока солнце медленно клонилось к закату.
Подведя суденышко к подветренному борту «Лайвли», он запросил баркас и спустился вниз. Пока команда в красных шапочках грузилась на борт, он сидел в каюте бывшего капитана — низенькой треугольной каморки на юте, штудируя карты и сигнальную книгу. Не то, чтобы ему это требовалось: здешние воды были для него как дом родной, да и ряды флагов и огней накрепко запечатлелись в его
