нет и все тут.
— Стивен, — крикнул он нарочито весело, — выпей-ка вот это, и в путь. Твое пальто нагрелось?
— Не хочу, — отрезал Стивен. — Опять этот ваш чертов поссет. Я что, младенец в люльке, чтобы вы вокруг меня так кудахтали и травили своими кодлями?[15]
— Один глоток, — настаивал Джек. — Это подготовит тебя к путешествию. Миссис Мосс не слишком нравится эта поездка, и должен сказать, я с ней согласен. Как бы то ни было, я купил для тебя бутылку «Быстрого Укрепителя доктора Мида», в нем содержится железо. Всего лишь капля, размешанная в поссете.
— Миссис Мосс… миссис Мосс… доктор Мид… железо… воистину, — буркнул Стивен. — Какое пагубное стремление распространилось в наш век, делать…
— Пальто, сэр, — заявил Киллик. — Горячее, как тост. Ныряйте скорее, пока не остыло.
Они всунули его в пальто, застегнули, и повлекли вниз по лестнице, поддерживая под локти, так что ноги доктора едва касались ступенек. В экипаже ждал Бонден. Они запихнули Стивена в прогретую до духоты карету, обмениваясь через его голову понимающими улыбками — пока тот вопил, что они, видимо, решили задушить его своими пледами и овчинами: «Вы решили меня похоронить заживо? Этой проклятой соломы под ногами столько, что хватит для кавалерийского полка». Киллик и Бонден добавляют еще несколько клоков, Джек шел к другой дверце, намереваясь влезть внутрь, когда кто-то дотронулся до его плеча.
Обернувшись, он увидел человека с помятым лицом и увенчанным короной жезлом. Беглый взгляд обнаружил еще двоих и лошадей и подкрепление из плотных подручных шерифа с дубинками в руках.
— Капитан Обри? — спросил человек. — Именем закона вынужден просить вас проследовать со мной. Маленькое дельце Паркина и Клаппа: судебная повестка. Возражений нет, сэр? Пойдем по-мирному, без скандала? Я, с вашего позволения, пойду сзади, а Джо покажет дорогу.
— Отлично, — ответил Джек. Наклонившись к окну, он сказал:
— Стивен, я арестован: Паркин и Клапп. Судебное предписание. Прошу, поговори с Феншоу. Напишу тебе в Грейпс, может там и встретимся. Киллик, вытащи мой саквояж. Бонден, ты с доктором: приглядывай за ним, понял?
— Что за тюрьма? — спросил Стивен.
— Болтера, на Валчер-лейн, — отозвался пристав. — Все удобства, обслуживание, и вообще конфорт.
— Поезжай, — произнес Джек.
— Мэтьюрин, Мэтьюрин, мой дорогой Мэтьюрин! — восклицал сэр Джозеф. — Как я потрясен, как огорчен, как глубоко тронут.
— Ну конечно, — буркнул Стивен. — Зрелище впечатляет, не спорю, но это скорее чисто внешние повреждения. Важные органы не пострадали. Со мной все будет в порядке. Но пока вынужден принимать вас здесь: ступенек мне не одолеть. Как мило с вашей стороны, что вы пришли: мне хотелось бы выказать вам большее гостеприимство.
— Нет-нет-нет, — вскричал сэр Джозеф. — Мне так нравится ваша квартира: другой век… очень живописно… Рембрандт. Какой очаг! Надеюсь, вас здесь хорошо устроили?
— Да, благодарю вас. Они здесь привыкают к моим порядкам. Все превосходно, вот только хозяйке дома вздумалось поиграть в доктора, и только потому, что я несколько часов в день провожу в постели. «Нет, мадам, — говорю я ей, — я не стану пить «Сердечные» Годфри или пробовать капли Уорда. Я же не указываю вам, как готовить салмагунди, поскольку вы — повар; так будьте добры не прописывать мне лечение, ведь я, как вам известно, врач». «Но сэр, — говорит она, — нашей Саре, когда та переутомилась на травле медведя шесть месяцев тому, так полегчало от «Годфри», так что умоляю, сэр, примите хотя бы ложечку». И Джек Обри норовил туда же. «Я же не учу вас как рулить этим вашим шлюпом или кормой или как там зовут эту чертову махину — так что не стоит…» Но куда там. Панацея от жуликов с ярмарки, снадобья от бабушек… эх! Если бы гнев способен был бы укрепить мои мышцы, я бы давно уже был крепок, как литосфера.
Сэр Джозеф намеревался было предложить попробовать воды Бата, но теперь он сказал:
— Надеюсь, с вашим другом все хорошо? Я бесконечно ему обязан: это был невероятно смелый удар. Чем больше я об этом думаю, тем больше восхищаюсь им.
— Да, так и есть. Мне кажется, что такие вещи достигаются ценой величайших усилий, расчета, подготовки, или всех их в одном флаконе. Для этого нужно некое особое качество, достоинство, которому я затрудняюсь дать имя. «Барака», зовут его мавры. Он обладает им в высочайшей степени: то, что для другого было бы преступным безрассудством, для него — просчитанное действие. И все же я оставил его в долговой тюрьме в Портсмуте.
Удивление, сожаление.
— Да. Похоже, его способности действуют только на море, или же это часть его морского характера. Он арестован за долги сворой судейских. Феншоу, его агент, говорит, что это из-за суммы в семьсот фунтов. Капитан Обри знал, что испанские сокровища не будут рассматриваться как приз, но не имел понятия, что новости распространятся по Англии. Как, впрочем, надо признаться, и я — официального уведомления ведь не было. Впрочем, я не должен докучать вам личными неурядицами.
— Дорогой сэр, дорогой Мэтьюрин! Прошу, говорите со мной всегда как с личным другом, другом, который высоко ценит вас помимо всех деловых отношений.
— Это очень любезно, сэр Джозеф, очень любезно. В таком случае признаюсь: меня страшит, что прочие кредиторы, прознав о вновь возникших трудностях, втянут его в безнадежный процесс. Моих средств недостаточно, чтобы выручить его, и хотя выплаты
— Они еще не выплачены?
— Нет, сэр. И я наблюдаю со стороны Феншоу явное нежелание делать это. По его заявлению, вещи эти столь необычны, обстоятельства сомнительны, сколько придется ждать — неизвестно, а капиталы его все в обороте.
— Это, конечно, не моя епархия: такими бумагами ведают волокитный департамент транспорта и еще более волокитный департамент государственных обязательств. Но я обещаю вам кое-что кое-куда направить. Тем временем мистер Карлинг замолвит словечко Феншоу, и не сомневаюсь, что вам можно будет обратиться к нему за той суммой, которую вы имели в виду.
— Может, открыть окно, сэр Джозеф?
— Если это не повредит вам. Вы не находите, что несколько жарковато?
— Нет. Тропическое солнце — вот что мне нужно, и бушель-другой угля — единственный доступный эквивалент. Но это вряд ли подходит для человека с нормальной конституцией, не стану спорить. Прошу, снимите сюртук, развяжите шейный платок. Я не придерживаюсь церемоний — можете судить по ночному колпаку и кашне из кошачьей шкуры.
Он начал возиться со шнурами и задвижками окна, но откинулся назад, бормоча:
— Иисус, Мария и Иосиф. Нет сил, совсем нет. Бонден!
— Сэр? — произнес Бонден, возникший в ту же секунду в дверях.
— Сначала выбрать этот линь, потом тянуть и одерживать, ясно? — сказал Стивен, глядя на сэра Джозефа со скрытой усмешкой.
Бонден вытаращил глаза, потом понял, что имеет в виду доктор, и двинулся к окну. Но, уже взяв шнур в руку, заколебался и сказал:
— Не совсем уверен, сэр, что следует так поступать. Мы с утра не слишком хорошо себя чувствовали.
— Ну вот, вы видите, сэр Джозеф? Никакой дисциплины: ни один приказ не исполняется без бесконечных пререканий. Черт бы вас побрал, сэр Бонден!
Насупившись, Бонден приоткрыл окно на пару дюймов, помешал угли в очаге и вышел из комнаты, качая головой.
