— Пожалуй, сниму сюртук, — заявил сэр Джозеф. — Значит, говорите, вас устроит жаркий климат?
— Чем жарче, тем лучше. Как только смогу, отправлюсь в Бат, поплескаться в теплой сернистой…
— Вот об этом я намеревался сказать! — вскричал сэр Джозеф. — Рад слышать ваши слова. Это именно та вещь, которую я собирался предложить, если бы… — «если бы ты не был таким диким, взрывным, упрямым и придирчивым», — подумал он, но вслух произнес: — если бы счел себя вправе советовать вам. Самое то, чтобы восстановить силы, моей сестре Кларж известен случай, ну, может, не совсем такой же…
Он почувствовал, что вступил на зыбкий грунт, закашлялся, и без всякой связи продолжил:
— Но вернемся к вашему другу: его женитьба не поможет ему уладить дела? Я читал объявление в «Таймс», и, насколько понимаю, юная леди является довольно богатой наследницей. Леди Кейт говорила, что ее состояние весьма велико — одно из лучших сельских поместий.
— Что так, то так. Но оно находится в руках ее матери, а мамаша эта — одна из самых неромантичных тварей, которая влачила когда-либо свою противную жирную тушу по лону стонущей от того земли. Джек же — иное дело. У него самые причудливые понятия о достоинстве, и он питает глубочайшее презрение к искателям богатых невест. Романтическое существо. И самый скверный лжец на свете. Когда я сообщил ему, что испанские сокровища — не приз, что он снова нищий, он пытался сделать вид, будто только того и ждал: смеялся, утешал меня нежно, словно женщина, говорил, что уже расстался с мыслью о них за эти месяцы — не хотел меня огорчать. Но я-то знаю: той ночью он писал Софии, и внутренне убежден, что Джек освободил ее от всех обязательств. Но это, конечно, не окажет на нее, этот сдобный пирожок, ни малейшего влияния, — закончил он, с улыбкой откидываясь на подушки.
Вошел Бонден, покачиваясь под весом двух бадей с углем, и занялся огнем.
— Не желаете ли кофе, сэр Джозеф? А может стакан мадеры? У них тут есть превосходный серсиал, который я могу от души порекомендовать.
— Спасибо, спасибо. Разве что воды. Стакан холодной воды был очень кстати.
— Стакан воды, Бонден, и графин мадеры. И если я снова увижу чашку рома с разбитым в нее сырым яйцом, Бонден, я вылью ее тебе на голову. Таков, — продолжил он, потягивая вино, — самый прискорбный аспект моего путешествия. Причем даже еще болезненнее, чем то, что я, с вашего позволения, буду называть допросом, есть факт, что творили это французы, представители нации, к которой я питаю нежнейшие чувства.
— Такое не подобает цивилизованным людям? Стоит отделять их от правителей, политиков, революционеров, с этим жутким
— Верно. Но эти люди были не из новой формации. Дютур служил инженером при старом режиме, а Ожер был драгуном — настоящим, кадровым офицером. Вот что жутко. Мне казалось, что я изучил этот народ вдоль и поперек: жил там, учился в Париже. Ну да у Джека Обри разговор с ними вышел короткий. Да. Как я говорил, он романтик: после этого дела он выбросил в море свою шпагу, а мне известно, как она была дорога ему. И вот еще: ему нравится воевать — никто не сравнится с ним в битве, — но после нее ведет себя так, словно на войну шел не за тем, чтобы убивать врагов. В этом есть противоречие.
— Я так рад, что вы едете в Бат, — произнес сэр Джозеф, которого внутренний конфликт в душе капитана фрегата волновал значительно меньше, чем здоровье друга. Хотя в обычных обстоятельствах шеф морской разведки больше напоминал айсберг, чем человеческое существо, он питал неподдельное, живое расположение к Мэтьюрину. — Мне приятно, поскольку вы сможете повстречать там моего преемника, да и я буду вырываться время от времени. Меня вдохновляет возможность побыть в вашем обществе, и заодно получше познакомить вас с ним. — Он отметил, как напрягся взгляд Стивена при слове «преемник», смолк на минуту и продолжил.
— Да, я вот-вот вернусь к моим сабинским жукам, у меня есть небольшое имение в Фенсе — сущий рай для колеоптер.[17] Как я жду этого момента! Не без некоторого сожаления, конечно, но оно умеряется тем фактом, что я передаю свои… наши дела — в надежные руки. Вы знакомы с этим джентльменом.
— Неужели?
— Да. Когда вы просили прислать надежного человека, который мог написать рапорт вместо вас — по причине состояния ваших рук — о, какое варварство, какое варварство, говорить так о вас… Я обратился к мистеру Уорингу. Вы провели с ним часа два! — заявил сэр Джозеф, наслаждаясь триумфом.
— Вы удивляете меня. Я изумлен, — буркнул Стивен. Но потом лицо его расплылось в улыбке: этот серый, совершенно не привлекающий внимания человек, этот мистер Уоринг, подходил просто идеально. Он работал без малейшей суеты, эффективно, вопросы задавал только по существу, не выказывая ничего: ни специальных знаний, ни частного интереса. Он мог сойти за недалекого респектабельного исполнителя, занимающего место в средней части иерархической лестницы.
— Он восхищается вашей работой, и прекрасно разбирается в ситуации. Ему предстоит скрываться за ширмой в лице адмирала Сиврайта — намного более удачная система — но вы после моего ухода будете вести дела непосредственно с ним. Вы, уверен, не станете спорить: он профессионал. Именно ему пришлось заниматься ныне покойным месье де Ла Тапеттерье. Кстати, уверен, вы дали ему понять, что у вас имеются иные бумаги и наблюдения, помимо указанных в рапорте.
— Да. Не окажете ли мне любезность передать вон тот переплетенный в кожу предмет? Спасибо. Конфедерасио сожгла дом — как эти парни любят огонь! — но перед отходом я попросил их вожака захватить важные документы, из коих предлагаю вам этот в качестве моего личного подарка к вашей отставке. Он принадлежит вам по праву, поскольку в нем упоминается ваше имя:
Сэр Джозеф схватил ее с горящими глазами, устремился к свету, и, сгорбившись, принялся с жадностью читать письма, отчеты, списки.
— Пес, — воскликнул он вполголоса, — хитрый пес. Эдвард Гриффитс, Эдвард Гриффитс: молись, парень… В самом посольстве? Значит, Осборн был прав… Скотина… упаси Господь мою душу.
— Так, — уже громко произнес он. — Конечно, мне придется поделиться с моими коллегами из Конной Гвардии и Форин-оффис, но сам документ я сохраню —
Он вскочил, видно намереваясь пожать ему руку, но опомнился, глянув на ладонь Стивена. Бережно коснувшись ее, сэр Джозеф сказал:
— Уж если вести речь об обмене сюрпризами, то вынужден признать: вы вышибли меня с ринга.
Почтальон был редким гостем в Мэйпсе. Бэйлиф миссис Уильямс жил в деревне, ее поверенный бывал у нее каждую неделю, знакомых, с которыми она состояла в переписке, было мало, да и те писали редко. Но все равно старшая дочь хозяйки дома прекрасно различала звук шагов почтальона, скрип открываемых им железных ворот, и едва заслышав их, она выбежала из кладовой, промчалась через три коридора и лестницу в холл. И все-таки опоздала. Дворецкий уже положил на поднос «Модный осведомитель для леди» и единственное письмо и направлялся к столовой.
— Есть что-нибудь для меня, Джон? — воскликнула она.
— Только журнал и трехпенсовое, мисс София, — ответил дворецкий. — Я несу их хозяйке.
София тут же ухватилась за возможность, и заявила:
