молодого попугая, — но я выбросил весь балласт из гальки, заменив его на чугунные чушки, — просто слов нет, чтобы описать доброту адмирала, и мы сложили его внизу. Фрегат устойчив как… ну ты можешь себе представить, и если мы не выиграем лишний узел, я буду очень удивлен. А он может нам понадобиться: пришла «Лира» и принесла весть, что в Индийский океан заявился Линуа с эскадрой из линейного корабля, двух фрегатов и корвета. Помнишь Линуа, Стивен?
— Месье де Линуа, который взял нас в плен на «Софи»? Как же, как же. Отлично помню. Жизнерадостный, обходительный джентльмен в красном сюртуке.
— И вдобавок превосходный моряк. Но уж я приму меры, чтобы ему не удалось поймать нас снова, уж по крайней мере, не на своем семидесятичетырехпушечнике. Фрегаты дело другое: «Бель-Пуль» — здоровенная скотина, сорок пушек против наших двадцати восьми, причем двадцатичетырех фунтовых, а вот «Семийянт» меньше, и против него у нас есть шансы, если я сумею заставить наших парней шевелиться и точно стрелять. Вот тебе и приз, а? Ха-ха!
— Ты полагаешь, нам грозит скорая опасность? Эти корабли видели с Мыса?
— Нет-нет, они в тысячах миль отсюда. Вошли в Индийский океан через Зондский пролив.
— Тогда, возможно, несколько преждевременно…
— Вовсе нет, вовсе нет. Даже из соображений долга нельзя терять ни минуты. Команда еще и наполовину не сработалась — не то что на «Лайвли» или на «Софи». К тому же, я так давно собираюсь жениться! Представление о женитьбе вдохновляет человека, Богом клянусь. Ты даже не представляешь! Женитьбе на Софи, разумеется — прошу простить меня, если я опять не так выразился.
— Да что там, дружище. Ты же знаешь, я не сторонник брака, и по временам раздумываю, стоит ли придавать такое значение контракту, обязывающему нас быть счастливыми? Может, лучше, когда наш путь складывается из суммы прибытий, а может, лучше и не странствовать бесконечно?
Из полученных им самим от Софии писем складывалась неприглядная картина гонений. Здоровье миссис Уильямс серьезно пошатнулось — президент коллегии врачей и сэр Джон Батлер это не те люди, которых могут ввести в заблуждение депрессия или ипохондрия, да и симптомы очень, очень серьезные, — зато ее неудержимый острый ум словно обрел новую силу. Подчас трогательно бледная, разбитая болью (которую в самом деле переносила с завидным мужеством), подчас пылающая от ярости, она в союзе с новым священником, мистером Хинксли, обрушивалась на дочь. Изможденным голосом, доносящимся, как она утверждала, со смертного одра, миссис Уильямс умоляла дочь бросить этого капитана Обри — человека, не способного дать ей счастье, человека, который отправился в Индию всем известно зачем: за той женщиной, — и дать своей матери почить с миром, в осознании того, что дочь устроена по закону и обычаю, среди своих близких и знакомых, в тепле и уюте, а не в какой-нибудь лачуге на другом берегу Англии или в Перу. Что она замужем за человеком, которого одобряют все ее друзья, человеком с приличным капиталом и блестящими перспективами, человеком, который в состоянии позаботиться о ней и присмотреть за ее сестрами после смерти их матери — ах, бедные сиротки! Причем человек этот, насколько можно понять, не равнодушен к Софи. Капитан Обри вскоре утешится, если уже не утешился, в объятьях какой-нибудь шлюхи — разве не их драгоценный лорд Нельсон говорит, что оказавшись за Гибралтаром всякий мужчина становится холостяком? — а Индия намного дальше Гибралтара, если атлас не врет. И когда адмирал Хэддок и прочие известные им джентльмены с флота заявляют, что «море и расстояние смывают любовь», разве не подтверждают они эту точку зрения? Она говорит так, только желая Софи блага, и надеется, что дочь не отринет эту единственную, последнюю ее просьбу, ради своих сестер и если счастье матери хоть что-то значит для нее.
Стивен знал Хинксли, нового ректора: высокий, миловидный, благородного вида, прекрасно образованный — никакой излишней религиозности, веселый, остроумный, добрый. Стивен любил и ценил Софи больше всех женщин, но ни от кого не ожидал героических подвигов. Какой героизм выдержит долгую разлуку, когда союзников так мало, да и те за десять тысяч миль? Десять тысяч миль — а сколько это недель, месяцев, лет? Одно дело ждать, когда ты ведешь активную, насыщенную приключениями жизнь, и совсем другое, когда ты заперт в глухом провинциальном доме наедине с волевой, лишенной колебаний женщиной, уверенной в своей божественной правоте. Как ни крути, страх и отвращение миссис Уильямс к долгам был совершенно не наигранным, и это давало ей в руки аргумент намного более веский, чем прочие. В их тихой сельской округе помещение в тюрьму — в тюрьму! — за долги было делом неслыханным, а леденящие душу истории, долетавшие до них из отдаленных краев или из развращенной, легкомысленной столицы касались только отчаянных авантюристов и им подобных. Впрочем, с детства помнила она рассказываемые шепотом апокалиптические слухи людях, от которых Бог отвернулся настолько, что те потеряли свои капиталы, когда лопнул пузырь Компании Южных морей. Миссис Уильямс могла, как и большинство ее знакомых, своими собственными руками заработать пять пенсов в день прополкой или шитьем, и хотя некоторые джентльмены могли добиться несколько большего с помощью сбора урожая, скопить сотню фунтов было свыше их сил, не говоря уж о десяти тысячах. Они боготворили капитал с невыразимой, необъяснимой истовостью, доходя в этом поклонении до мистики.
Стивен размышлял об этом, читая письма Софи; размышлял, бродя по бразильским лесам, рассматривая заросли орхидей и бабочек размером с суповую тарелку; размышлял и теперь. Как мало времени, чтобы подумать! Заминка оказалась слишком длинной, и лицо Джека, почувствовавшего за словами Стивена скрытый смысл, начало приобретать выражение беспокойной озадаченности, но после доклада о приближении баркаса с послом на борту, снова сделалось радостно-безмятежным.
— Я так боялся, что нам придется пропустить отлив, — произнес он и взбежал по трапу в копошащийся на палубе муравейник. Копошащийся, но организованный. Хотя Джек и говорил про недостаточную сработанность команды, приготовления к отплытию она вела в одном мощном порыве: «ракунцы» были забыты, «сухопутные» оставили за спиной мечты о плуге, а береговые битвы с экипажем «Лиры» сплотили их воедино — нельзя было найти хоть одного, чью плетеную шляпу не украшала бы ленточка с вышитой надписью: «Сюрприз».
Церемония встречи — мистер Стенхоуп никогда не поднимался на борт инкогнито; стук прикладов морских пехотинцев, долгожданный приказ «Якорь поднять!», боцманская дудка и топот солдатских башмаков в направлении шпиля.
Магия суши, растянутая до последней минуты, восстановила дух мистера Стенхоупа, но не оказала такого же воздействия на его здоровье, подумал Стивен, оглядывая посла. А кроме того, лишила его «морских ног». Они со Стивеном обсуждали официальные бумаги, полученные из Англии и Индии, когда отлив повернул против ветра, и выходящий в море «Сюрприз» заплясал, словно норовистая лошадь.
— Простите меня, доктор Мэтьюрин, — сказал посол, — но я пойду прилягу. Полагаю, дальше будет хуже. Чувствую, через час-другой слюноотделение достигнет пика и я снова потеряю человеческий облик, и буду не способен находиться в приличном обществе еще долго, о, Боже, и кто знает, как долго?
Стивен оставался рядом с ним до поры, пока общество его не стало стеснительным, после чего предоставил посла лакею и ведру, заметив напоследок:
— Вам скоро должно стать лучше: вы привыкнете к качке гораздо быстрее, чем после Канала, Гибралтара или Мадейры, и страдания ваши скоро подойдут к концу.
Но сам мало в это верил: он читал книги о путешествиях, общался с Пуллингсом, который на китайском «индийце» несколько раз ходил по этому маршруту, и знал репутацию, установившуюся за высокими южными широтами. А ведь это не обычное путешествие в Индию: два года назад голландцам вернули с поклонами и улыбками мыс Доброй Надежды — ясное дело, его снова отберут, но пока «Сюрпризу» придется обогнуть Африку с юга, через «ревущие сороковые», а потом идти на север, туда, где дуют летние муссоны. Подгоняемый пассатом фрегат мчался, словно стараясь наверстать упущенное время; все на борту замечали, как изменился его ход — он стал легче, быстрее, изящнее что ли. Джек ликовал: по его словам, «Сюрприз» — как чистокровная кобылица — требует обращения заботливого и бережного, отзывчив к ветру и маневрен как куттер. Но не прощает ошибок в управлении: на руле нужно быть очень внимательным, чтобы не потерять ветер.
— Это было бы очень печально, — качая головой, говорил он. — Если фрегат выйдет из ветра, я не поручусь за этот проклятый фока-рей, да и за саму мачту — единственную вещь, которую я не в силах заменить. Помнишь, скажем, пяртнерсы?
Стивен смутно припомнил, как Джек вонзал свайку в дерево, от которого летели гнилые щепки. Он тоже помрачнел, напустив на себя мрачный вид, и выждал некоторое время, прежде чем задать вопрос:
