совершенно не улыбалось оказаться в нескольких дюймах от палубы — ноги-то куда девать? — и он отговорился тем, что ему желательно видеть шлюпки «Боадицеи», снующие между фрегатом и арсеналом, заполняя кранцы и погреба вескими аргументами. Потом коммодору была предложена капелька «Констанции», с фигой из Алеппо в качестве закуски — Клонферт уверял, что это очень интересное сочетание. «Или немного этого ботарго?»
— Я чрезвычайно благодарен, Клонферт, — ответил Джек, — и я уверен, что ваше вино великолепно. Но дело в том, что на «Сириусе» меня поили портвейном, а на «Нереиде» — мадерой из капитанских запасов, поэтому сейчас я бы все отдал за чашечку кофе, если это возможно.
Это оказалось невозможно. Клонферт был подавлен, раздосадован, обескуражен — ни он, ни его офицеры не пили кофе. Он действительно был очень и очень огорчен, ему пришлось извиняться, и это было для него болезненным ударом. Поскольку Джек считал, что неприятностей на эскадре и так хватает, да и просто по-человечески ему не хотелось оставлять Клонферта в таком очевидно подавленном состоянии, то, подойдя к великолепному бивню нарвала, прислоненному в углу, он вежливо произнес:
— Какой необычный великолепный бивень!
— Красивая вещь, не так ли? Но со всем уважением, сэр, правильнее называть это рогом. Это рог единорога, сэр Сидней дал его мне. Он лично застрелил это существо, заметив его в стаде антилоп. Ему пришлось погоняться за ним, хотя под ним был собственный жеребец Гассан Бея, двадцать пять миль по дикой пустыне. Турки и арабы были поражены, сэр. Они говорили мне, что никогда не видели наездника лучше, а выстрел, сразивший единорога на всем скаку, их просто потряс.
— Да уж наверное, — хмыкнул Джек. Он повертел «рог» в руках, и, улыбаясь, спросил:
— То есть, я могу хвастаться, что держал в руках настоящий рог единорога?
— Вы можете поклясться в этом, сэр! Я сам лично отрубил этот рог от головы чудовища!
«Бедолага просто из штанов готов выпрыгнуть, лишь бы себя показать», — думал Джек, возвращаясь на «Рэйсонейбл». Похожий бивень нарвала хранился в его каюте несколько месяцев, он вез его с севера для доктора Мэтьюрина — и никогда уже не спутал бы плотную тяжесть его дентина с легкой роговой тканью. Возможно, конечно, Клонферт думал, что часть его рассказа — правда. Адмирал Смит был известный пустомеля и хвастун, вполне способный выдумать эту глупую басню, в то же время он был способный и предприимчивый офицер. Не говоря о других блестящих его делах, он отстоял Акру от Бонапарта — немногие имели такой повод для хвастовства. Может, Клонферт из того же теста? Джек всей душой надеялся на это. Тогда черт с ним, пусть рассказывает про единорогов, сколько их есть на Земле, и львов пусть не забудет — лишь бы результаты его действий были не хуже.
Его скудные пожитки уже были перевезены на флагман с «Боадицеи», и разложены его собственным стюардом в привычном порядке. С удовлетворенным вздохом Джек раскинулся в виндзорском кресле с подлокотниками, сбросив тяжелый парадный мундир на сундук. Киллик не любил, когда одежду бросали так, Киллику потом приходилось возиться с ней. Но Киллик, который заливал кипятком свежемолотый кофе в момент, когда катер «Рэйсонейбла» отошел от борта «Оттера», был уже другим человеком. Когда-то строптивый, сварливый, ворчливый, мастер выразить презрение словом или молчанием, сейчас он был чуть ли не почтителен. Он принес кофе, одобрительно посмотрел, как Джек пьет его, дуя на горячую чашку, повесил мундир, воздержавшись от комментариев, типа риторического: «Где ж потом деньги брать на новые эполеты, когда с этих вся позолота слезет — этак-то вещь на пол швырять?» Вместо этого он вернулся к разговору, который был прерван отъездом Джека с инспекцией:
— Так вы сказали, сэр, они все еще без зубов?
— Ни следа не было, Киллик. До самого отплытия — никаких признаков.
— Ну, я даже рад, — заметил тот, разворачивая носовой платок с двумя масивными кусками коралла. — Говорят, это помогает им прорезаться.
— Спасибо, Киллик, огромное спасибо! Чесслово, отличные кораллы. Отправлю их домой с первым же судном.
— Ах, сэр, — вздохнул Киллик, глядя в кормовое окно, — вы помните тот грязный старый маленький медный котел на кухне, как мы поднимали его дымоход? Мы тогда стали черными, как два трубочиста!
— Этот старый котел будет уже прошлым, когда мы снова увидим коттедж. «Хиби» заплатит за это. И сквозняк в коридоре — тоже, если Годби знает свое дело.
— А капуста, сэр! — воскликнул Киллик в ностальгическом экстазе. — Когда я видел ее последний раз, на ней было всего-то по четыре листика!
— Джек, Джек! — Стивен с криком ворвался в каюту. — Я был жутким болваном! Я узнал, что тебя повысили. Ты теперь большой человек, практически адмирал! Сердечно желаю тебе всех благ на новой должности! Молодой человек в черном сказал мне, что ты теперь самый главный на станции после командующего.
— Ну да, люди поговаривают, что я — коммодор. Но я ведь упоминал уже это раньше, если помнишь. Мы тогда говорили о вымпеле.
— Да-да, старина. Я просто не ухватил тогда, что это означает. До меня не дошло, что этот странный маленький флажок означает коммодора, мне как-то казалось, что флаг скорее относится к кораблю… Мы ведь, вроде, называли самый главный корабль Ост-Индского конвоя, тот, которым командовал мистер Маффит, «коммодор»? Ты не мог бы мне помочь в этом разобраться?
— А ты будешь внимательно слушать?
— Да, сэр!
— Я тебе уже столько рассказывал о Ройял Нэви, а много ли ты запомнил? Только вчера я слышал, как ты давал Фаркъюхару ну очень странную трактовку разницы между халфдеком и квартердеком, да и сегодня я не уверен, что ты знаешь разницу между… Тут Джека прервали: сначала мистер Петер, тот самый молодой человек в черном, со связкой бумаг, затем посыльный от генерала из Кейптауна, затем Сеймур, с которым надо было тщательно обсудить список переводимых на «Нереиду» — проштрафившихся, а также тех, в ком на фрегате была срочная нужда. И, наконец, последним зашел секретарь командующего базой, узнать как дела у его кузена Петера, и передать, что адмирал Берти поправляется и шлет свои наилучшие пожелания и, хотя он совершенно не намерен торопить коммодора, он будет счастлив услышать о выходе эскадры в море.
— Ну вот, Стивен, вот они, забавы коммодора, — хмыкнул Джек, выпроводив последнего посетителя. — Во-первых, это не звание, а должность — и мистер Дж. Обри ни на сотую дюйма не продвинулся в списках капитанов Королевского Флота. Должность эта временная, и, когда время закончится, я останусь тем же, кем был. Но пока оно продолжается — меня можно назвать исполняющим обязанности контр-адмирала (но без контр-адмиральского жалованья), я командую эскадрой.
— Ну что ж, это должно греть тебе душу. Ты ведь часто сетовал на свое подчиненное положение.
— Так и есть, для меня это слово звучит зовом боевой трубы. Но в то же время, признаюсь в этом только тебе, Стивен, имея в руках такое предприятие, предприятие, в котором ты всецело зависишь от других, понимаешь, сколь тяжел адмиральский хлеб.
— Под «другими» ты имеешь в виду других командиров? Да, они — существенный фактор, это совершенно ясно. Прошу тебя, будь со мной абсолютно откровенен в этом вопросе, здесь не должно быть умолчаний.
Джек и Стивен ходили вместе на многих судах, но они никогда не обсуждали офицеров: Стивен Мэтьюрин, будучи корабельным хирургом, принадлежал кают-компании, хотя и был другом капитана, и тема эта никогда не поднималась ими. Сейчас ситуация изменилась: Стивен теперь являлся коллегой Джека и его политическим советником, с другими же командирами эскадры он никаких отношений не имел.
— Давай начнем с адмирала. И, Джек, пока мы работаем друг с другом открыто, мы должны и говорить все в открытую. Я знаю твои предубеждения к некоторым вещам, и я их уважаю, но, поверь мне, братец, сейчас для них не время. Итак, ожидаешь ли ты полной поддержки от мистера Берти?
— Он веселый малый, — заметил Джек, — и он настолько любезен и предупредителен со мной, насколько я только мог бы желать, он сразу утвердил мое назначение Джонсона, самое приятное, что он мог для меня сделать. До тех пор, пока все будет в порядке, я не сомневаюсь, он будет поддерживать нас во всем. Кроме всего прочего, это и в его интересах. Но его репутация по службе… На Ямайке его прозвали «сэр Джайлс Оверрич», как того парня в пьесе, ты знаешь. И он таки переиграл бедного Джеймса. Хороший
