Артура»), он заметил, что почти никто из бывших матросов «Дефендера» не участвует в забаве и даже не смеется. В промежутке между ведрами «король Артур» заметил капитана, стоявшего поблизости, вытянулся в струнку и коснулся пальцами своей короны. Это был Эндрюз — жизнерадостный молодой марсовый, которого Джек Обри помнил еще юнгой.
— Продолжайте, продолжайте, — произнес Джек.
— Мне надо отдышаться, сэр, — учтиво произнес Эндрюз. — Меня поливают уже битых полчаса, если не больше.
В наступившей на мгновение тишине раздался пронзительный, не похожий на человеческий голос балаганной куклы. Кто-то вопил:
— Скажу, скажу, какая беда с этим корытом. Народишко тут не смехучий, а сучий. И все время братишек с «Дефендера» раком ставят. Добавочные работы до икоты, добавочные учения для пущего мучения, задница все время мокрая: днем и ночью пользуют. Том Пупкин над нами вьется, да когда-нибудь навернется.
Традиция недоносительства была так сильна, что все матросы, кроме самых бестолковых, тотчас потупились или стали разглядывать через фальшборт вечернее небо с делано бессмысленными лицами, после чего даже последние простаки, бросив с разинутым ртом беглый взгляд на чревовещателя, последовали всеобщему примеру. Оратор был определенно известен — это был Комптон, бывший цирюльник с «Дефендера». Губы его почти не шевелились, и он смотрел через борт с бесстрастным выражением лица, но звук голоса исходил от него. Тут Джек и сам вспомнил, что среди пополнения был чревовещатель — необычный тон, несомненно, был элементом представления. Слова не оскорбляли никого лично; эпизод не стоил выеденного яйца, и, несмотря на явное желание Пуллингса схватить голубца за шиворот, лучше всего было сделать вид, что ничего не произошло.
— Продолжайте, — повторил Джек Обри, обращаясь к морякам, окружившим «короля Артура», и, подождав, пока на того опрокинут еще с полдюжины ведер, в сгущающихся сумерках направился на шканцы.
В тот же вечер, настраивая в каюте скрипку, Джек Обри спросил у доктора:
— Вам никогда не доводилось слушать чревовещателя?
— А то как же. Дело было в Риме. Этот умелец заставил говорить статую Юпитера. Будь его латынь получше, я бы поклялся, что слова исходят из уст бога. Маленькое темное помещение, торжественный как пророчество голос — все это было великолепно.
— Возможно, полубак нужно было огородить, наверное, и тут применимы принципы галерей чревовещателей. Произошла самая странная штука: этот малый мне в лицо говорил разные вещи, думая, что он невидимка, хотя я видел его так же отчетливо, как…
— Как пикового туза?
— Да нет. Не совсем. Так же отчетливо, как… Как бы это объяснить, черт побери? Так же отчетливо, как мои пять пальцев? Или таможенную заставу?
— А может, как сейлсберскую ветчину? Или красную селедку?
— Может, и так. Во всяком случае, матросики с «Дефендера»…
В этот момент в открытый световой люк вниз спрыгнул боцманский кот: тощее молодое животное с несколько подлым характером, которое тотчас замурлыкало и начало тереться об их ноги.
— Кстати, — произнес Джек, рассеянно дергая кота за хвост. — Холлар просил придумать этому подлецу хорошее классическое имя, которое не позволило бы нам ударить лицом в грязь. Он считает, что Барсик или Мурзик — чересчур простецкие клички.
— Единственно подходящее прозвище для боцманского кота — это Линёк, — отозвался Стивен.
Мгновенно оценив смысл сказанного, капитан Обри так звучно покатился со смеху, что заставил улыбнуться вахту левого борта аж на полубаке.
— Ах ты, господи, — произнес он, вытирая голубые глаза. — Жаль, что не я придумал такое! Брысь отсюда, глупое животное, — цыкнул он на кота, который заполз ему на грудь и, закрыв глаза, самозабвенно терся усами о лицо. — Эй, Киллик, ты слышишь? Убери кота. Отнеси его к боцману. Киллик, ты знаешь, как его звать?
Киллик заметил скрытое веселье в голосе капитана и, поскольку сам был в духе, снизошел к тому, чтобы ответить:
— Нет, не знаю.
— Его зовут Линёк, — сказал Джек и снова захохотал. — Боцманского кота зовут Линёк, ха-ха-ха!
— Все это хорошо, — отозвался Стивен, — но само по себе это орудие истязания противно человеческой совести, и ничего смешного я в нем не вижу.
— То же самое талдычит и отец Мартин, — отвечал Джек. — Дай вам обоим волю, так в вашем земном раю никого бы не пороли годами. Представляю себе, что за бедлам получился бы в результате. О господи, даже живот от смеха прихватило. Но не скажете же вы, что у нас на корабле наказывают за каждый пустяк. После выхода из Гибралтара еще никого не выпороли. Я не люблю плетку, как и всякий другой, но иногда приходится прибегать к телесным наказаниям.
— Ба, — сказал Стивен. — Только рабская натура согласится с вами. Так будем мы сегодня музицировать? А то завтра мне будет не до того.
На следующий день «Сюрприз», несмотря на медленный ход, по всей вероятности, должен был пересечь линию тропиков — точку, в которой Стивен имел привычку устраивать кровопускание всем своим подопечным в качестве профилактики тропической лихорадки и средства от злоупотребления мясом и грогом под почти отвесно стоящим тропическим солнцем. На месте капитана на широтах между 23° 28' N и 23° 28' S он бы всех перевел на диету из овощного пюре и каши на воде. Кровопускание предстояло производить на шканцах, куда моряки должны были проходить один за другим, с тем чтобы никто не смог спрятаться в бухтах тросов или за ними. Дело в том, что многие из тех, кто был готов, не дрогнув, пролить в бою и свою, и неприятельскую кровь, не переносили зрелища лечебного кровопускания.
Вторая половина дня была самым подходящим для этой процедуры временем, а до полудня оба лекаря усердно оттачивали все свои ланцеты и скальпели. Хиггинс по-прежнему чрезвычайно робел в присутствии своего начальника, словно боялся, что доктор Мэтьюрин вот-вот заговорит с ним на латыни. Запас слов этого языка, как, впрочем, и английских медицинских выражений, у Хиггинса был настолько ничтожен, что иногда Стивен думал, уж не присвоил ли его помощник имя какого-то знающего человека, возможно, даже своего бывшего хозяина, попросту украв его диплом. Однако доктор не жалел, что взял его в плаванье: Хиггинс уже проявил свой бесспорный талант дантиста в двух случаях, когда сам Стивен не решился бы оперировать. Матросы смотрели на него как на какое-то чудо. Несколько типичных ипохондриков — сильных, здоровых мужчин, которые раз в неделю сказывались больными, и их приходилось «лечить» безобидными пилюлями, изготовленными из мела, розового красителя и сахара, — перебежали от Стивена к Хиггинсу, и хотя Стивен вовсе не возражал против этого, его несколько встревожили доходившие до него слухи. Матросы шептались, будто бы из утробы Джона Хейлса Хиггинс извлек живого угря. Несли они и другую дичь в том же роде, и Стивен твердо решил положить этому конец. Но пока ему нечего было предъявить Хиггинсу, а поскольку тот молчал в тряпочку, то оба так и сосуществовали, ни говоря ни слова.
Находясь тремя палубами выше лазарета (доктора точили свои инструменты при свете лампы, сидя возле рундука с лекарствами, далеко ниже ватерлинии), капитан Обри, залитый ослепительным солнечным светом, в сопровождении Пуллингса мерил шагами шканцы. Хотя ветер по-прежнему был слаб, на лице капитана было довольное выражение. Перед ним простирались тщательно надраенные палубы, на которых происходила несуетливая, но безостановочная деятельность: бывшим матросам «Дефендера» показывали, как пропускать через блоки лопари орудийных талей и крепить пушки. Со стороны носовой каюты слышались голоса гардемаринов, которые хором повторяли латинское местоимение hie, haec, hoc note 18, сопровождая декламацию веселыми шутками, которые мягко пресекал отец Мартин. После их обеда, но еще до своего капитан проверял вместе с гардемаринами их дневные задания, иначе говоря, их индивидуальные расчеты положения судна в полдень по высоте солнца и разнице между местным и Гринвичским полднем, установленной на основании показаний хронометра, уточняя полученные данные на основании счисления. Иногда ответы получались совершенно несуразные: некоторые из юношей, похоже, были не способны освоить основные принципы расчетов и пытались подогнать свои ответы наугад или попросту списывали их у товарищей. Что касается Бойла (хотя он и происходил из семьи
