он очень тихо, но она услышала его и покачала головой.
– Нет. Это не важно. Тогда я была совсем другим человеком. Я хотела спросить о тех, кого знала, но им, наверное, нет дела до меня. Я просто гувернантка.
– Это неправда. Вы выходите замуж, у вас будет титул, мисс Ллойд. Уверен, ваши знакомые будут добиваться вашего внимания.
Это, видимо, ее совсем не обрадовало. Она будто не слышала его слов. Вглядевшись пристальнее, Джозеф увидел неожиданную печаль на ее лице. Это было странно. Ведь ей предстояло присоединиться к верхушке знати Англии, но она совсем не радовалась этому. Он даже встревожился и хотел было спросить ее, почему она так молчалива.
– Скажите мне, мистер Смит, – вдруг промолвила она, опередив его. – Что за фабрика у вас?
– Фабрика? О, я произвожу краски для тканей. Это новое слово в науке, искусственные краски. Естественных красителей очень мало, они дорожают, и их трудно добывать.
– Это интересно. Вы, должно быть, хорошо знаете химию и другие науки?
– Да, мисс Ллойд. Я работаю и над кое-какими другими проектами. Мы надеемся расширить наше дело, воспользовавшись новой технологией, открытой французами. Надеюсь, это сделает прохладительные напитки более безопасными при длительном хранении.
– Неужели?
Констанс была поражена, как переменился ее собеседник, рассказывая о своем деле. Он был оживлен, даже восторжен, говорил быстро, не умолкая, так что трудно было уследить за каждым его словом.
– Да. Вы знаете, меня всегда удивляло, почему так много отравлений питьевой водой, которая как будто кажется чистой…
– Или сырыми устрицами? – прервала его Констанс, не удержавшись, но он не рассердился, наоборот, рассмеялся, показав свои белые зубы, и продолжил:
– Совершенно верно. Я занялся этими исследованиями вместе с изготовлением устойчивых красителей.
– И какой же вы получили ответ?
– Болезни распространяются в разных формах. Но если мы уничтожим возможность заражения ими через воду, убьем в ней микробы так, что они уже больше не возродятся, то таким же образом можно обезвредить молоко и другие продукты. Очень важно для людей знать, что их пища безвредна.
Почему-то все, что он говорил, произвело на Констанс сильное впечатление. Все это, казалось, делалось не только ради денег. Это были серьезные исследования и попытки решить проблему, которая ежегодно грозила смертью тысячам людей.
– А что, если все жидкое просто кипятить?
– О, это кратковременное решение проблемы, а для молока и вообще не годится. К тому же чтобы кипятить, нужно топливо, а люди, живущие в бедности, особенно в городах, не имеют в достатке угля, дров, а часто и самого очага, где можно развести огонь. А если им повезло и у них есть очаг или хотя бы дымоход, они хранят драгоценное тепло, чтобы согреться. Этим людям трудно помочь, научить их элементарным правилам санитарии. Неудобно заходить в такие дома и рассказывать этим беднякам о чудесах науки, а мы могли бы так спасти, тысячи жизней, особенно детей. К тому же мы заняты проблемой безопасной доставки молока населению, живущему вдали от деревень, заботимся о детях в городах. Мы не можем повернуться к ним спиной и надеяться, что все образуется само собой. Все разговоры о том, что дети и женщины должны работать меньше часов и меньше дней в неделю, – это все правильно, я горячо разделяю эти мысли и поддерживаю их. А если речь идет о больных, которые не могут работать, какая им разница, будет ли восьмичасовой рабочий день или сточасовой? Жизнь их все равно убога и коротка.
Констанс поняла, что надо как-то прервать этот монолог, потому что он слишком сильно взволновал ее. Та страсть, с которой Джозеф говорил об этом, смущала ее. В ее собеседнике было что-то странное – выражение лица, жестикуляция и манера говорить.
– Как вы познакомились с Филипом? – спросила она, отвлекая его.
Джозеф, часто моргая, остановился, глубоко вздохнул, из его голоса исчезла валлийская певучесть.
– Это было в частной школе, потом мы вместе учились в Оксфорде. – Джозеф был несколько обескуражен тем, как Констанс переменила тему разговора.
– А откуда вы родом?
– Из Уэльса. Неизвестный благодетель дал деньги на то, чтобы я мог окончить привилегированную школу. В школе таких, кто учился на благотворительные деньги, всегда презирали. Филип был настолько добр, что пригласил меня на каникулы, мне было тогда девять лет.
– Он это сделал? – Кажется, Констанс было приятно слышать это, и Джозеф был рад, что не рассказал ей об истинной причине этой доброты.
Приглашение было сделано по приказу герцога, который считал, что его избалованным сыновьям следует поучиться скромности у бедного сироты. Такие каникулы были более безопасными, чем если бы он предоставил сыновьям возможность искать развлечения на улицах Лондона. Да и учитель лично поручился герцогу за юного Смита, сказав, что он не из тех, кто может перерезать высокородным отпрыскам горло, когда те спят.
Впоследствии герцог сам это рассказал Джозефу за рюмкой кларета. И хотя они оба от души посмеялись, у Джозефа остался след от очередного укола, нанесенного его самолюбию.
– Ваши родители по-прежнему в Уэльсе?
– По-прежнему, но их уже нет в живых.
– Простите, я не знала.
Он ничего не ответил.
– У вас тоже нет родителей, не так ли?
– Да.
– Итак, мы сироты в руках судьбы и случая.
Хозяин гостиницы поставил на стол напитки, и Джозеф поднял свою кружку:
– Пожелаем чего-нибудь себе?
– Прекрасная мысль, мистер Смит. Но по этикету мы не можем желать что-то себе. Это могут пожелать нам другие.
– Что ж, будем дерзкими и нарушим этикет.
Его глиняная кружка с элем коснулась ее хрупкого бокала с шерри, и Констанс улыбнулась ему в ответ.
– За нас в таком случае, – кивнула она. – За двух сирот.
Они выпили. Он пил долго, медленными глотками. Констанс лишь пригубила шерри. Появился хозяин и торжественно поставил перед ней жареную курицу.
– Я надеюсь, вам понравится, мэм, – сказал он. – Лучшее блюдо к югу от Лондона. Так говорят мои клиенты.
Несколько неуверенно он поставил перед Джозефом большой горшок с устрицами. Он, казалось, снова хотел что-то сказать, но в это время резкий голос жены окликнул его:
– Хорэс!
Это был одновременно приказ и угроза, поэтому бедняга быстро поставил на стол хлеб и сыр и поспешил уйти, что-то бормоча под нос.
– Ну, как ваши устрицы, сэр? – спросила Констанс, когда Джозеф отведал одну.
– Совершеннейшее объедение, – улыбнулся ей Джозеф, настолько довольный, что Констанс ограничилась лишь кивком понимания. – Не хотите попробовать?
– Нет, спасибо.
– Боюсь, вы многое теряете, мисс Ллойд, отказываясь от устриц.
– Благодарю за заботу, мистер Смит, но я вполне удовлетворена своим блюдом.
Он заказал еще кружку эля, а ей придвинул недопитый бокал шерри. Констанс отрицательно помотала головой.
Она подумала, что он заказал слишком большую порцию устриц, а потом постаралась выбросить это из головы.
– Ничего, мистер Смит, – старалась успокоить его Констанс, когда экипаж преодолел очередной бугор на дороге, словно переехал через гигантский ствол поваленного дерева. – У меня и в ридикюле имеется отличное средство от несварения желудка.
Джозеф Смит со странно позеленевшим лицом отрицательно замотал головой.
– Я отлично себя чувствую, мисс Ллойд, – хрипло произнес он.
Необходимость передохнуть на полуслове тут же поставила под сомнение храбрость его заявления.
Он тяжело опустил голову на спинку сиденья и часто и судорожно глотал.
– Позвольте мне хотя бы развязать ваш галстук и расстегнуть ворот сорочки.
Он ничего ей не ответил, лишь поднял в воздух руку. Констанс, не совсем понимая, что означает этот жест – согласие или запрет, – решила принять его за согласие и стала развязывать узел его шелкового галстука.
Джозеф избегал ее взгляда, а она по своему опыту гувернантки уже приготовилась к тому, что все закончится рвотой.
Доводя до конца то, что начала, она внимательно следила за лицом Джозефа, по-прежнему удивительно красивым, несмотря на бледность. С галстуком она справилась быстро, так же быстро ей удалось отстегнуть накрахмаленный воротничок батистовой сорочки. Джозеф сделал еще один глубокий вдох и закрыл глаза.
– Мистер Смит, вы не должны закрывать глаза…
Ей не удалось закончить фразу, потому что Джозеф внезапно вскочил и изо всех сил застучал по крыше кареты.
– Остановись!
Кучер едва расслышал, но остановил карету. Джозеф поспешно выскочил из нее.
Карета стояла не менее десяти минут, лошади нетерпеливо били копытами по щебенке, кучер тихим голосом успокаивал их. Наконец Джозеф Смит вернулся в карету.
– Прошу прощения, – тихо произнес он.
На его лице снова появился румянец, но чувствовалось, что он не совсем пришел в себя.
– Вам лучше, мистер Смит?
Он натужно улыбнулся, и улыбка казалась какой-то растерянной, словно он ничего подобного никак не ожидал. Однако, сев на свое место, он приободрился.
– Кто вам сказал, мисс Ллойд, что мне плохо?
Констанс прикусила нижнюю губу, чтобы не рассмеяться.
– Я подумала, что именно по этой причине вы так стремительно покинули экипаж.
– Это не было недомоганием, мисс Ллойд, а рассчитанной акцией.
Постучав по крыше, он велел кучеру трогаться.
– Что ж, в таком случае, мистер Смит, хорошо, что это произошло не на утесах Корнуолла.
Он слабо хмыкнул.
– Вы правы.
Он несколько раз менял позу на кожаном сиденье, стараясь
