– Мне не нужны одолжения, – сказала я. – Просто я хочу, чтобы ты переночевал здесь сегодня. Тогда и я смогу остаться дома.
Но он отрицательно покачал головой. Я так и знала, что мне придётся искать место для ночлега. Но я решила попробовать ещё немного поупираться.
– А как же быть с моей ночной рубашкой? – спросила я.
– Да просто поднимись и возьми её, – холодно посоветовала Бэйба.
Как могут они быть так хладнокровны, когда у меня зуб на зуб не попадает от страха?
– Я не могу. Я боюсь.
– Чего ты боишься? – спросил Хикки. – Успокойся, он же сейчас в Лимерике.
– Это точно?
– Конечно! Он же спустился и вышел из дома, а потом его подвёз почтальон на своей машине. Теперь мы его не увидим дней десять, пока он не протратит все деньги.
– Давай, Буби, я поднимусь вместе с тобой, – предложила Бэйба.
Я хотела спросить Хикки, всё ли в порядке с мамой. Но задать этот вопрос мне удалось только шёпотом.
– Я ничего не слышу. Я снова зашептала.
– Ничего не слышу.
Я решила не настаивать. Он пошёл через поле, насвистывая, а мы пошли по улице. Она заросла сорняками, по бокам тянулись глубокие колеи от телег, которые двигались по ней каждый день взад и вперед.
– А у тебя есть в волосах гниды? – спросила Бэйба, состроив гримасу отвращения.
– Не знаю. А почему ты спрашиваешь?
– Если у тебя есть гниды, ты не можешь оставаться у нас. Не хочу, чтобы у меня ползала по подушке всякая нечисть, которую ты можешь притащить.
– Притащить откуда?
– С Шеннона.
– Ты сошла с ума.
– Сама ты сошла с ума, – сказала она, поднимая мои волосы на затылке и всматриваясь в кожу. Потом вдруг бросила их, будто увидев там что-то донельзя заразное. – Да тебя надо лечить. Там у тебя полно клопов, вшей, гнид и прочих насекомых.
Я почувствовала, что у меня побежали мурашки по коже.
Бычий Глаз жевал кусок хлеба, который какая-то добрая душа положила в эмалированную миску перед его мордой. Бедняга Бычий Глаз, хоть кто-то вспомнил о нём.
Мы вошли в кухню нашего дома, в которой стоял полный беспорядок. Посередине её на полу валялись мамины высокие сапоги, а на кухонном столе стояли две банки с молоком. Здесь же красовался и ящичек со всякими хозяйственными мелочами. В нем мама держала свою пудру, губную помаду и заколки для волос. Всего этого не было на месте. Итак, она в самом деле ушла. Ушла по-настоящему.
– Идём вместе наверх, – сказала я Бэйбе. Мои ноги непроизвольно дрожали.
– Найдётся здесь что-нибудь поесть? – спросила она, открывая дверь в буфетную. Она знала, что мама держала здесь за шторами жестянки с бисквитами.
В комнате, унылой и пыльной, было темно. Этажерка для безделушек, уставленная статуэтками, крышками от коробок с шоколадом и искусственными цветами, в отсутствие мамы выглядела довольно глупо. По всей комнате были расставлены панцири крабов, которые мама использовала как пепельницы. Бэйба взяла в руки пару таких пепельниц и снова поставила их на место.
– Боже мой, да здесь сплошной разгром, – сказала Бэйба, подходя к этажерке и приветствуя статуэтки.
– Привет, святой Антоний! Привет, святой Иуда, покровитель всех неудачников!
В этот момент я протянула ей жестянку с бисквитами ассорти, и она выбрала из неё все бисквиты в шоколаде и положила их в карман.
Потом она увидела на каминной полке сливочное масло. Мама держала летом его здесь, потому что тут было похолоднее. Она взяла кусок фунта в два весом.
– Отлично, это пойдёт за твоё содержание. А теперь давай поднимемся и взглянем на украшения.
У мамы есть кольца, на которые Бэйба уже давно облизывается. Кольца довольно симпатичные. Маме они были подарены, когда она ещё была молодой девушкой. Она побывала в Америке. Тогда у неё было миловидное личико. Округлое лицо с самыми красивыми в мире, ясными, доверчивыми глазами. Сиренево- голубыми. А волосы у неё были двух цветов. Одни пряди отливали рыжей желтизной, а другие были скорее каштанового цвета, хотя она их не красила. Такие же волосы унаследовала от неё и я. Но Бэйба раззвонила в школе, что я свои крашу.
– Да у тебя волосы, как набивка старого матраса, – сказала она, когда я выложила всё, что я об этом думаю.
Как только мы вошли в гостиную, где и хранились мамины кольца, цветы в кувшине шевельнулись, будто от дуновения лёгкого ветерка. Конечно, это были не настоящие цветы, но сделанные из листьев кукурузных початков, которые мама украсила серебряной и золотой бумагой. Они стояли вместе с ковылем, который я покрасила в розовый цвет. Цветы были яркие, какие-то карнавальные. Но мама любила их. Она вообще гордилась нашим домом и всегда что-то в нём обустраивала.
