Марлин еще и не подозревала, что беременна.
Она рассказывала торопливо, опустив глаза, и только иногда бросала на него редкие робкие взгляды.
— Поняв, что забеременела, Марлин пришла в ужас. Она работала официанткой в кафе, и денег ей не хватало даже на себя, не то что на ребенка…
Коннер нетерпеливо махнул рукой.
— Мне приходилось смотреть мелодрамы. Переходи к следующему эпизоду.
Хилари снова опустила глаза, чувствуя, что заливается краской. Почему ее так ранит его жестокая ирония? Она ведь предчувствовала, что жалеть Марлин Коннер не станет — да и кто бы стал на его месте? Что ж, так тому и быть. Она не будет взывать к его состраданию, просто расскажет все и примет как заслуженное наказание то, что за этим последует.
— Потом она встретила Томми. По ее словам, они полюбили друг друга с первого взгляда. Марлин рассказала ему о своей беременности, и он сделал ей предложение, чтобы ее выручить.
Коннер рассмеялся хриплым, лающим смехом.
— Выручить? — саркастически повторил он. — Хилари, и ты всерьез полагаешь, что я проглочу эту слезливую сказочку? Да, мой брат был молод и наивен, к тому же падок до хорошеньких блондинок, но клиническим идиотом он не был!
Хилари закусила губу, чтобы не вскрикнуть: безжалостные слова Коннера поразили ее, словно удар ножом.
— Ты прав, Коннер, идиотом он не был. Это был добрый и благородный человек, считавший своей обязанностью помогать другим. Марлин говорит, что он хотел воспитать ребенка, как своего собственного…
— А что еще она говорит? — Коннер снова расхохотался — теперь его смех напоминал рычание. — Слушайте все: новое откровение! Так говорит Марлин! И с какой стати я должен ей верить? — Он провел рукой по волосам. — Боже мой, Хилари, только послушай себя! Неужели ты веришь всему, что выдумает эта испорченная дрянь? — Наклонившись к ней, он впился в нее стальным взглядом. — Или, может быть, ты с ней заодно? Ты тоже меня обманывала?
Хилари поднялась с кресла. Она понимала: пора кончать этот бессмысленный разговор, Коннер не хочет знать правду. Ум его отравлен злобой и разочарованием. Сейчас ему нужно одно — унизить Хилари, втоптать в грязь, причинить ей такую же боль, какую испытывает он сам. Быть может, он в своем праве, но она такого испытания не выдержит. Во всяком случае, сегодня.
— Обманывала или сама обманулась — не все ли равно? — Гордо выпрямившись, она смело встретила его тяжелый взгляд. — Какая тебе разница? Ты узнал правду, и планы Марлин рухнули. Ты, несомненно, не захочешь больше видеть нас у себя в доме. Не волнуйся, мы уедем, как только сможем.
Странная штука — человеческое сердце! Даже произнося эти слова, в глубине души Хилари еще надеялась, что Коннер вскочит, начнет возражать, попросит ее остаться…
Зря надеялась.
Он не колебался ни секунды.
— Я уеду из города на две недели. За это время Марлин оправится от родов. Когда вернусь — чтобы вас обеих здесь не было.
Все было кончено и пеплом лежало у ее ног. Оставалось только уйти. Хилари повернулась к нему спиной. Жгучие слезы застилали глаза, и она не могла разглядеть дверей. Но, пройдя несколько шагов, остановилась. Она не могла уйти, не объяснившись, хоть и знала, что объясняться бесполезно.
— Я ничего не знала, — тихо сказала она. Голос ее дрожал, словно последний осенний лист, подхваченный ледяным зимним ветром. — Я хотела рассказать тебе… Я сама узнала об этом только вчера. Прошлой ночью.
«Прошлой ночью». При этих словах на глаза ее снова навернулись слезы.
— Прошлой ночью? — Коннер удивленно поднял брови. — Как интересно! Позволь узнать, до того, как ты пришла ко мне, или после?
Беззвучные рыдания сжали ей горло.
— До того, — ответила она.
Правда обожгла язык, словно кислота. Лицо Коннера, сумрачное и напряженное, казалось, затвердело еще сильнее.
— Понятно, — произнес он, склонив голову набок. — Так все это был спектакль. На редкость искусно разыгранный. Должен заметить, дамы из вашего семейства вообще отличаются удивительным актерским дарованием.
Будь он проклят! Хилари резко развернулась, готовая ударом стереть с его губ оскорбительные слова… Рука ее взлетела в воздух, нерешительно дернулась, повисла и медленно опустилась. Коннер следил за этим молча, не шевелясь. Может быть, он был бы только рад пощечине.
И вдруг сердце Хилари сжалось от сострадания — такую ужасную смесь жестокости и безнадежного страдания, ненависти к ней и к себе самому прочла она в его окаменевшем лице. Пусть Коннер презирает ее, пусть она мягкосердечная, слабовольная дура, но ненавидеть его она не в силах. Она любит этого человека и всегда будет любить.
— Прости меня, — дрогнувшим голосом прошептала она. — Прости.
И, всхлипнув, бросилась к дверям, моля об одном — чтобы ноги не отказали ей. Но голос Коннера, полный жгучего яда, заставил ее остановиться на полпути:
— Да, Хилари, еще одно. Если вдруг почувствуешь себя беременной, не трудись мне звонить. Я — не такой слюнтяй, как мой братец.
Марлин с дочерью вернулись домой три дня спустя. В тот самый день, когда Хилари обнаружила, что Коннеру не о чем беспокоиться: она не беременна.
Эта новость должна была бы ее обрадовать, но, похоже, все свои чувства Хилари оставила в больнице. Она не испытывала ничего, кроме гнетущей пустоты в сердце. И при мысли о том, что от ночи внезапно обретенного счастья не останется ничего, кроме жалких воспоминаний, эта пустота только разрасталась.
А жизнь продолжалась — как же иначе? Оправившись от недомогания, дочка Марлин выглядела здоровым и цветущим ребенком. Мать назвала ее Лорой — по имени героини из любимого романа. И Хилари, и Джейни согласились, что имя Лора прекрасно звучит и очень подходит малышке.
Экономку маленькая Лора очаровала с первого взгляда. Джейни суетилась вокруг нее, и, кажется, даже немного ревновала к Марлин. Сама молодая мама приятно удивляла Хилари: она как-то сразу повзрослела, стала серьезнее и, не жалея сил, заботилась о дочери. О прежних «художествах» и помину не было. Хилари обрадовалась бы такой перемене, если бы сохранила способность радоваться.
Изо дня в день маму и ребенка навещал Гил: приносил подарки, менял малышке пеленки, шутил, поднимая всем настроение. Хилари была благодарна ему: он поддерживал Марлин в трудную минуту, даже зная, что может навлечь на себя гнев Коннера.
Вечерами они с Марлин до поздней ночи обсуждали планы переустройства дома Хилари: где будет жить Марлин, где устроить детскую… Юная мама постепенно приободрилась. Теперь она не сомневалась, что выживет и без поддержки Сент-Джорджей. С надеждой смотреть в будущее помогала взрослым и маленькая Лора. Рядом с ней просто невозможно было предаваться унынию.
На десятый день они уже были готовы к отъезду. Хилари оставила Марлин паковать вещи, а сама отправилась в город за бензином для взятого напрокат автомобиля. Путь до Флориды неблизкий, и ей вовсе не улыбалось застрять где-нибудь на полдороге из-за нехватки горючего.
«Я буду скучать по Дымным горам», — думала она, возвращаясь по извилистой горной дороге к дому Коннера, укрытому в долине среди не тронутых цивилизацией лесов. И тосковать по Драконову ручью, прихотливо извивающемуся среди гор, по дикой мощи Пламенного водопада. По сравнению с этими суровыми и прекрасными местами Флорида покажется ей безрадостной и унылой.
Как и вся оставшаяся жизнь.
В первый раз за десять дней Хилари позволила своему горю вырваться наружу. Нет, не по Драконову Ручью будет она тосковать, а по самому «дракону» — мощному, беспощадному, одинокому и невыразимо
