борьбе за соблазнительные блага, которые сегодня делают государственную службу и банковскую деятельность столь привлекательными для молодых кормильцев. Воспитание детей — досадный анахронизм в наше просвещенное время. Унизительные уловки, повсеместно известные как контроль над деторождаемостью, давно стали бы достоянием прошлого, если бы родителям и супружеским парам было гарантировано, что их узаконенные развлечения будут непосредственно давать готовых кормильцев и барышень на выданье.
Он также предвидел день, когда благополучное разведение престарелых, пенсионеров и прочих дряхлых старцев, забота о которых осуществляется на средства общества, превратит брак из гнусной и неприглядной грызни, каковой он зачастую является, в захватывающее дух деловое предприятие с неограниченными возможностями.
Примечательно, что мистеру Трейси, после шести обескураживающе неудачных попыток, удалось-таки убедить жену разрешиться пожилым испанцем, который прожил всего шесть недель. Способный превратить ревность в фарс, романист настаивал, чтобы его жена и новорожденный спали в разных постелях и пользовались ванной комнатой в различное время. Изрядно повеселило литературные круги щекотливое положение, в котором оказалась женщина, разрешившаяся сыном, годившимся ей в отцы, однако это не заставило мистера Трейси ни на йоту уклониться от беспристрастных поисков научной истины. Острота его ума и в самом деле стала притчей во языцех в мире психоевгеников. Конец вышеизложенного.
— Как именно он родился?
— Словно проснулся.
— Его ощущения?
— Смущение, замешательство.
— Разве эти слова значат не одно и то же, а потому являются бессмысленным повтором?
— Да, но условия следствия требовали единообразия информации!
(При этом ответе десять судей сердито застучали о стойку пивными стаканами. Судья Шанахэн высунулся в дверь и обратился к свидетелю со строгим предупреждением, советуя ему впредь держаться прилично и обращая его внимание на серьезные меры, которые могут повлечь за собой его дальнейшие непристойные выходки.)
— Его ощущения? Нельзя ли ответить поточнее?
— Можно. Его снедали сомнения насчет того, что он это он, а также насчет его телесности, черт лица и их выражения.
— Каким же образом он разрешил эти сомнения?
— Осязательным. Путем ощупывания себя всеми десятью пальцами.
— То есть на ощупь?
— Да.
— Это вы написали: «Он отправил на увядшем „Мэй-флауэре“ сэра Фрэнсиса Дрейка Большепалого запятая в сопровождении трех дознавателей-гардемаринов и юнги запятая в плавание по терра инкогнита его лица»?
— Я.
— Обвиняю вас в том, что вы украли отрывок, принадлежавший перу мистера Трейси.
— Отрицаю.
— Обвиняю вас во лжи.
— Отрицаю.
— Опишите поведение этого человека после того, как он изучил свое лицо.
— Он встал с постели и принялся разглядывать свой живот, нижнюю часть груди и ноги.
— Какие части он не изучил?
— Спину, шею и голову.
— Вы можете предположить причины столь неполного обследования?
— Да. Его зрение было естественным образом ограничено отсутствием глаз на затылке.
(В этот момент в зал вошел судья Шанахэн, на ходу поправляя свою мантию. «Этот пункт был принят с исключительным удовлетворением, — сказал он. — Продолжайте».)
— Что он сделал после того, как изучил свой живот, ноги и нижнюю часть груди?
— Он оделся.
— Оделся? В костюм по последней моде, сшитый на заказ?
— Нет. В темно-синий довоенный костюм.
— Со шлицей сзади?
— Да.
— Обноски из вашего гардероба?
— Да.
— Обвиняю вас в том, что ваши намерения сводились исключительно к тому, чтобы унизить его.
— Никоим образом.
— И что же произошло после того, как его обрядили в этот шутовской костюм?..
— Какое-то время он обшаривал комнату в поисках зеркала или другой поверхности, в которой мог бы увидеть отражение своего лица.
— Вы, конечно, уже спрятали зеркало?
— Нет. Просто позабыл им обзавестись.
— По причине сомнений в своей внешности он, должно быть, тяжело страдал?
— Возможно.
— Вы могли бы явиться ему — пусть даже с помощью магии — и объяснить, кто он такой и каковы его обязанности. Почему вы уклонились от столь явно напрашивавшегося проявления милосердия?
— Не знаю.
— Ответьте на вопрос, пожалуйста. (В этот момент судья Суини сердито фыркнул, грохнул стаканом о стойку и с недовольным видом поспешно покинул зал суда.)
— Если не ошибаюсь, я уснул.
— Так, так. Значит, уснули. Конец вышеизложенного.
Врожденная предрасположенность, предрасполагавшая меня к самой распространенной из изнурительных болезней — от нее умер в Давосе мой двоюродный брат, — развила во мне, быть может, несообразную мнительность во всем, что касалось благополучия моих легких; как бы там ни было, я редко покидал свою комнату в первые три месяца зимы, за исключением тех случаев, когда домашние обстоятельства требовали моего незамедлительного и как бы случайного появления в момент, когда дядя уже облачался в мое серое пальто. Отношения между нами были, пожалуй, хуже, чем когда-либо; мои неизменно неудачные попытки отвечать на его пытливые вопросы по поводу содержания «Die Harzreise» только подливали масла в огонь. Насколько помнится, я так и просидел всю зиму в четырех стенах. Александр, избравший систему занятий, сходную с моей, отвечал за меня моим голосом на лекционной перекличке.
В новом году, кажется в феврале, я обнаружил, что как-то незаметно успел завшиветь. Растущий зуд в разных частях тела заставил меня внимательно исследовать постельное белье, в результате поисков я увидел, что оно кишит вшами. Я был удивлен и пристыжен. После этого я немедленно решил положить конец своей неряшливости и недисциплинированности и разработал в уме режим физического восстановления, включавший приседания.
Так или иначе, одним из последствий моего решения было то, что я стал ходить в колледж ежедневно, гулял по Грин-парку и по улицам, беседуя со знакомыми или разговаривая со случайными встречными на
