двери. Потом попрыскал пахучим бальзамом на волосы.
— Эта особа, о которой ты тут столько всего наговорила, — поинтересовался он, — где она живет?
— Там, — ответила Добрая Фея, тыча пальцем в неопределенном направлении, — на берегу залива.
— К сожалению, я не смог разглядеть ни твоего пальца, ни того, куда ты им тычешь, — сказал Пука. — Поэтому, пожалуйста, выразись яснее.
— Надо спешить, — ответила Добрая Фея.
— Что же нам прихватить с собой в дорогу? — спросил Пука. — Сдается мне, она будет долгой, и не раз придется нам утирать пот со лба.
— Бери что хочешь, — сказала Добрая Фея.
— Как ты думаешь, стоит ли мне взять свою супружницу, ну, то существо, что дрыхнет сейчас в кровати?
— Я бы не рекомендовала, — сказала Добрая Фея.
— Пару черных кальсон на смену? — спросил Пука.
— Так как на мне кальсон, как ты выражаешься, нет вообще, — заметила Добрая Фея, — то будет несправедливо, если ты возьмешь больше одной пары.
Пука учтиво кивнул и аккуратно накинул на плечи строгого покроя серый кашемировый дождевик с капюшоном и каракулевым воротником, не позабыв про черную велюровую шляпу и трость, с которой обычно ходил на прогулки. После чего все в доме было приведено в порядок: кастрюли перевернуты вверх дном, чтобы не налетела сажа, точно так же была поставлена вся глиняная посуда, а в огонь подброшено несколько черных торфяных брикетов. Еще раз внимательно все оглядев, Пука подобрал валявшийся на полу желудь и вышвырнул его в окно.
— Где же ты теперь? — спросил он.
— Я здесь, — откликнулась Добрая Фея, — на плите с извилистой трещиной.
— С вашего позволения я задержусь еще на минутку, — произнес Пука, слегка поклонившись в сторону надтреснутой плиты. — Мне хотелось бы попрощаться с семьей.
Осторожно, на цыпочках приблизившись к кровати, он прислонил свою трость к изголовью и, просунув руку под гору одеял, ласково погладил шершавую щеку жены.
— Пошел к чертовой бабушке, Фергус, — отвечала та своим диковинным глухим голосом.
— Где ты? — снова спросил Пука.
— В кармане твоего пиджака, — сказала Добрая Фея.
— Приятный груз, если можно так выразиться, — сказал Пука, — впрочем, своя ноша не тянет. Однако, как я узнаю дорогу, если ты не будешь идти впереди, надламывая веточки и вороша листья, чтобы мне не сбиться с пути?
— В этом нет совершенно никакой необходимости, — ответила Добрая Фея. — Я буду просто сидеть у тебя в кармане, глядеть сквозь одежду и направлять тебя, когда ты свернешь не в ту сторону.
— Сквозь эту одежду ты ничего не увидишь, — сказал Пука. — Знала бы ты, из какого материала она сшита. Да ему износу нет. Помнится, я платил за него по пять шиллингов и шесть пенсов за ярд. То еще до войны было.
— Я могу видеть даже сквозь собственные веки, — с достоинством возразила Добрая Фея.
— Этот материал лучше, чем тот, что идет на изготовление ангельских век, — произнес Пука вежливо, но неуступчиво.
— Вижу, что тебе нравится талдычить одно и то же, — сказала Добрая Фея. — Нельзя ли побеспокоить вас и попросить поскорее закончить сборы и пуститься в путь, сэр?
— Уже иду, — ответил Пука.
Ухватившись за доски двери, он распахнул ее и переступил порог навстречу великолепию утра. После чего он аккуратно привязал дверь старой веревкой и, перейдя поляну, углубился в сумрак росшего вокруг подлеска и двинулся по прямой напролом, круша все препятствия своей увечной ногой, рассекая и смахивая свистящими ударами своей ясеневой трости вьюнки и похожие на паутину желтые, зеленые и кроваво- красные побеги ямса, шагая по мшистой земле неровной поступью, то тяжело припадая на увечную стопу, то легко ступая здоровой, и ритм этот напоминал пятистопный ямб.
— Не вижу никакой нужды продираться сквозь каждый куст шиповника, что попадется тебе по дороге, — сказала Добрая Фея. — Большинство предпочитает проторенные пути.
— Это дело вкуса, — ответил Пука.
— Смотри, так можно здорово поцарапаться, — сказала Добрая Фея. — Поворачивай-ка налево, а то ты что-то не совсем туда идешь.
Пука резко повернулся, не сбиваясь, впрочем, со своего пятистопника, и зашагал прямо в гущу крепких стволов, ломая их с тем же треском, с каким трещат в сильной ладони грецкие орехи. Фея обернулась взглянуть на печально торчащие останки рощицы.
— Сломанные ветки очень острые, — предупредила она. — Осторожней, не то порвешь свою куртку в клочья.
— Материя, из которой сшита эта куртка, не чета нынешним, — сказал Пука, бодро шагая навстречу вставшим стеной колючим стеблям. — В старые добрые времена все делали добротно, так, чтобы можно было носить до последнего.
— Держи левее, — снова скомандовала Добрая Фея. — Ты что, все время вот так вот прогуливаешься?
— Хочу довести до твоего сведения, — учтиво произнес Пука, — что экономить, покупая дешевую, фабричного производства одежду, самое последнее дело. Знавал я как-то одного типа, который имел глупость купить себе по дешевке костюм. Ну, и как ты думаешь, что из этого вышло?
— Говорю тебе, держи влево, — сказала Добрая Фея. — Ну, я думаю, изорвал его об репьи на обочине.
— А вот и нет, — сказал Пука. — Попал он как-то под сильнющий дождь, и костюм на нем взмылился. Звучит странно, но именно так все и было. Оказывается, швы на всем этом тряпье намыливают, чтобы крепче были. И пошел его костюмчик весь пузырями, будто его кипящим парным молоком облили.
— Одно ясно, — заметила Добрая Фея, — если ты собираешься продираться сквозь вон ту рощу, а вид у тебя именно такой, то не только от куртки, но и от шкуры твоей одни лохмотья останутся, обоих нас погубишь. Некоторые предпочитают быть благоразумнее.
— Только не я, — ответил Пука. — Так что ничего другого не оставалось бедняге, как зайти к цирюльнику и попросить, чтобы тот побрил ему пиджак. Представляешь, во сколько монет серебром это ему обошлось?
Добрая Фея издала тоненький крик в потемках Пукиного кармана, когда Пука на полном карьере вломился в самую гущу толстых, тесно переплетенных и густо усеянных колючками ветвей.
— Не представляю! — крикнула она.
— Десять шиллингов и семь пенсов, — сказал Пука, — а до войны это была порядочная сумма. Не будет ли нелюбезным спросить тебя, правильно ли я вообще иду?
— Правильнее не бывает, — ответила Добрая Фея.
— Вот и отлично, — сказал Пука.
И снова он свернул с залитой теплым солнцем ясного утра тропинки в пронизанный солнечными лучами полумрак чащи, с оглушительным шумом и треском прокладывая себе дорогу.
Не успели они пройти и двух перчей, как увидели на берегу ручья двух мужчин, жадно пьющих холодную воду из больших широкополых шляп. Один из незнакомцев был долговязым, с тонкими чертами лица, другой маленьким, в теле. Каждый был опоясан двумя патронташами с ярко блестевшими на солнце пулями, по бокам висели шестизарядные кольты в кобурах. Оба стояли на коленях, припав к шляпам, полным кристально прозрачной ключевой воды, когда Пука приблизился к ним сзади, чтобы застать их врасплох потоком своего красноречия.
— Спроси их, кто такие, — сказала Добрая Фея.
— Привет мой вам обоим и каждому в частности, — учтиво молвил Пука.
— Бог в помощь, — ответил Кривая Пуля Уиллард, вежливо приподнимая мокрую шляпу, лихо нахлобученную секунду назад. — Это мой друг и напарник, мистер Коротышка Эндрюс. Как поживаете?
