Выходи из-за дерева, поганый ублюдок!
Зашевелились, затрещали раздвигаемые сухие стволы и упрямые побеги, коротко и жалобно захрустели ветви, затрепетала молодая, полная жизни листва, деревья гнулись и метались, как под порывами бурного ветра, а густые тернии и ощетинившаяся шипами куманика безжалостно хлестали воздух, словно в роще метался разъяренный демон.
Топ, топ, топ — невысокий человечек выступил из-за сплетенных ветвей, невысокий немолодой человек в суконной кепке и с обмотанным вокруг шеи шарфом.
— Ба, да это Джэм Кейси! — воскликнул Кривая Пуля. Словно в знак крайнего изумления, он так глубоко засунул свои вялые ладони за пояс, что большие пальцы уперлись в нашпигованный пулями патронташ.
— Вы когда-нибудь подобное видели? — спросил Коротышка.
— Доброе утро, — учтиво произнес Пука.
— Ты просто зверь, Кейси, — сказал Кривая Пуля.
— Всем привет, — проговорил Кейси, — и поздравления с погожим деньком.
— Ну, Кейси, — сказал Кривая Пуля, — ты прямо мальчик-с-пальчик, эк в какую глухомань тебя занесло. Леди и джентльмены, представляю вам Джэма Кейси — Поэт Кайла и Певец Портера.
— Отрадно слышать, — произнес Пука. — Всегда приятно встретить поэта. Не правда ли, мистер Кейси, сегодняшнее утро безудержно в своем великолепии?
— Что за голос у вас такой странный? — спросил Кейси. — То высокий, то низкий — ни дать ни взять — качели-лодочки.
— Замечание насчет погоды принадлежит отнюдь не мне, — объяснил Пука, — а духу, который сидит у меня в кармане.
— Это факт, — подтвердил Кривая Пуля.
— Верю, верю, — сказал поэт, — и вообще верю всему, что мне приходится слышать в этом месте. Вот только что червячок из-под камня со мной заговорил. Доброе утро, сэр, или что-то в этом роде, не помню уж точно, что он сказал. Престранное местечко, это верно.
— Крутой ты парень, Кейси, дружище, — снова вмешался Кривая Пуля. — Скажи-ка, что ты там делал, в этой роще?
— А ты как думаешь? — спросил Кейси. — Зачем вообще человеку заходить в лесок, под кусток? Интересно, что бы ты на моем месте делал?
Коротышка оглушительно расхохотался.
— Клянусь, уж я-то знаю, что бы я делал, — едва выговорил он между раскатами смеха.
Услышав это, едва ли не половина всей компании разразилась возгласами бурного веселья.
— Хочешь не хочешь, все мы это делаем, — простонал Коротышка, изнывая от смеха, — даже лучшие из нас это делают.
Он без сил повалился на пышную траву и стал кататься по ней, громко взвизгивая в приступе неудержимого веселья. При этом он болтал ногами в воздухе, словно крутил велосипедные педали.
— В них совершенно отсутствует уважение к собственности и даже понятие о том, что это такое, — хладнокровно заметила Добрая Фея, обращаясь к Пуке.
Тот кивнул.
— Я всегда считал себя человеком достаточно широких взглядов, — сказал он, — тем не менее я всегда делал различие между вульгарностью и непристойностью. Нетрудно догадаться, как воспитывали их родители. Все это достаточно неприглядно характеризует их домашнюю жизнь.
Внезапно Кейси обернулся к путникам с посуровевшим лицом.
— Что же я делал? — спросил он. — Что же я тогда делал?
Ответом ему был общий громкий смех.
— Ладно, так и быть, скажу вам, что я там делал, чем там занимался, — произнес он торжественно. — Я читал свою пииму избранному кругу друзей. Вот что я там делал. А все остальное — плод вашего грязного воображения.
— Лично я всегда была без ума от поэзии, — сказала Добрая Фея. — Я внимательно слежу за творчеством мистера Элиота и мистера Льюиса, а также мистера Девлина. Хорошая пиима бодрит, как тоник. Скажите, мистер Кейси, ваша пиима была посвящена цветам? Помните, как поразительно писал о цветах Уордсворт?
— Мистер Кейси подобными вещами не интересуется, — сказал Кривая Пуля.
— И к черту всякие там грязные мысли, — добавил Коротышка.
— Телячьи нежности не для мистера Кейси, — сказал Кривая Пуля.
— И от цветов я тоже без ума, — продолжала между тем Добрая Фея. — Аромат прекрасного цветка бодрит, как тоник. Любовь к цветам — отличительная черта натур добродетельных.
— Я работаю с другим материалом, — резко ответил Кейси, — с материалом реальным, жизненным. Изящные безделушки мне не по душе.
И он смачно сплюнул на траву.
— А на рабочего человека всем, конечно, наплевать, — добавил он в виде пояснения.
— Но почему? — учтиво спросил Пука. — Рабочий человек, безусловно, благороднейшее существо.
— А как насчет всех этих забастовок? — поинтересовалась Добрая Фея. — Уж не знаю, какой он там благородный. Ваши рабочие люди своими забастовками подрывают экономику страны. Взгляните только, что творится с ценами на хлеб. Шесть с половиной пенсов за двухфунтовую буханку!
— К черту всякие грязные мысли, — повторил Коротышка. — О Господи, теперь я понял, что ты там делал, эх я, дуралей!
— А бекон, — не унималась Добрая Фея. — Шиллинг и девять пенсов, вот вам, пожалуйста.
— Короче, пропади он пропадом, рабочий человек, — сказал Кейси. — Только это повсюду и слышишь. Пропади пропадом.
— Что до меня, то я искренне восхищаюсь рабочим классом, — произнес Пука.
— Вот это я одобряю, — громогласно заявил Кейси. — Я всегда стоял за рабочий класс. И пиима моя посвящена Рабочему Человеку.
— Ну конечно, — сказала Добрая Фея, — а потом пойдут разговоры об условиях труда, классовом законодательстве, знаю я, куда вы клоните. Полная оплата выходных дней, разумеется. Чего удивляться, что люди обеспеченные уезжают за границу. Еще немного, и мы докатимся до большевизма.
— Я безмерно восхищаюсь людьми труда, — произнес Пука, — и я не позволю в своем присутствии сказать о них ни одного дурного слова. Человек труда — краеугольный камень семейной жизни.
— Я бы посоветовал этому типу из кармана попридержать язык, — резко сказал Кейси. — Случалось мне таким говорункам давать по куполу.
— Кишка тонка, — не растерялась Добрая Фея.
Пука предостерегающе протянул свою когтистую лапу и с присвистом выпустил воздух из волосатых ноздрей.
— Умоляю вас, джентльмены, — сказал он, — прекратите эти никому не нужные препирательства.
— Вот, значит, зачем ты забрел в этот лесок, — сказал Коротышка. — Так почитай нам новые стишата. Давай валяй.
Хмурая морщина на челе поэта разгладилась.
— Что ж, почитаю, коли вам так хочется, — сказал он.
— Не каждому дано декламировать стихи, — заметила Добрая Фея. — Уже само по себе это великое искусство. Рецитация, так это называют в Лондоне.
— Не обращай внимания, — сказал Кривая Пуля. — Поехали. Раз, два, три...
Кейси театрально взмахнул рукой и начал читать свое сочинение жестяным, негнущимся голосом:
