кленовым сиропом, мамалыгой, мороженым, колбасой, бананами, сухарями, ананасами, фруктовыми соками, диким виноградом и яблочными пирогами. Пит, негр, прислуживал нам за столом, и как-то случилось, что, передавая мистеру Де Вере подливку, он пролил немного подливки на скатерть. С диким воплем, как тигр, Обри Де Вере вскочил на ноги и вонзил нож, которым он резал мясо, в грудь Пита по самую рукоятку. Бедный негр упал на пол, я подбежала к нему и подняла его голову.
— Прощайте, мисс! — прошептал он. — Я слышу, как поют ангелы, и вижу благословенного Авраама Линкума, который улыбается мне с большого белого трона. Прощайте, мисс! Старый Пит отправился домой…
Я встала и подошла к мистеру Де Вере.
— Бесчеловечное чудовище! — крикнула я. — Вы убили его!
Он позвонил в серебряный звонок, и появился другой слуга.
— Уберите это тело и принесите мне чистый нож, — приказал он. — Займите ваше место, мисс Кук. Как все ваши земляки, вы ясно выказываете склонность к черному мясу. Мамми, дорогая, можно мне дать вам чудный кусочек опоссума?
На следующий день я увидела четырех детей Де Вере и нашла их очень неглупыми и славными — двух мальчиков и двух девочек в возрасте от десяти до шестнадцати лет. Маленький школьный домик находился в полумиле от виллы, дорога шла через прекрасный луг с густой травой, пестревшей цветами.
У меня в школе было пятнадцать учеников, и, если бы не некоторые мелочи, моя жизнь в Веретоне напоминала бы рай. За первый месяц я скопила сорок два доллара. Мое жалованье было сорок долларов, а два доллара я заработала, давая взаймы время от времени мелкие суммы моим ученикам на несколько дней, за это они платили мне от десяти до двадцати пяти процентов. Я с интересом и любопытством изучала характер Обри Де Вере. Он был одной из самых благородных и величественных натур, которые я когда-либо знала, но так глубоко укоренились традиции и нравы народа, с которым он жил, что в нем от его хороших качеств оставался лишь смутный след. Он получил блестящее образование в университете штата Виргиния, был вполне законченным оратором, музыкантом и художником, но с самого раннего детства ему позволяли давать волю каждому своему импульсу и желанию, и в его возмужалости досадно чувствовалось отсутствие какого-либо контроля над собой.
В один из вечеров я сидела в музыкальном салоне, во втором этаже палаццо Де Вере, играя лучшую из шубертовских вещей — «Слушай, слушай жаворонка», когда вошел Обри Де Вере. За последнее время, по какой-то странной причуде, он стал более тщательно одеваться. В этот вечер на нем была рубашка, расстегнутая у ворота, обнажавшая его мощную шею, и черная бархатная куртка, отделанная золотой тесьмой. Его руки были в белых лайковых перчатках, и я заметила, что его ноги, которые он решительно отказывался обувать, были недавно вымыты у колодца.
У него было насмешливое и желчное настроение, которому он часто предавался, и он разразился уничтожающе едкой тирадой по адресу Гранта, Линкольна, Джорджа Фрэнсиса Трэйна[35] и других героев Соединенных Штатов. Он сел за стол, стоявший в середине салона, и начал чесать лодыжку одной ноги большим пальцем другой ноги — манера, которая, он знал, больше всего раздражает меня. Твердо решив не давать воли гневу, я продолжала играть. Внезапно он сказал:
— Простите меня, мисс Кук, но вы взяли неверную ноту, делая пассаж в этом септаккорде.
— Не думаю, — ответила я.
— Вы — лгунья! — возразил он. — Вы взяли чистую ноту, в то время как это должен был быть диез. Вот нота, которую вам следовало играть! — Я услышала, как что-то просвистело в воздухе. С того места, где он сидел у стола, он сумел попасть, с поразительной точностью струйкой табачного сока, пропущенной через зубы, прямо в черную ноту до-диез. Я поднялась со стула, слегка раздраженная, но улыбающаяся.
— Вы оскорблены? — оказал он саркастически. — Вам не нравятся наши южные нравы. Вы думаете обо мне как о mauvais sujet.[36] Вы думаете, нам не хватает уверенности и sanoir vivre.[37] Вы, с вашей бостонской культурой, думаете, что можете обнаружить фальшивую нотку в нашей вежливости и некоторый недостаток тонкости и рафинированности в наших манерах? Не отрицайте этого!
— Мистер Де Вере, — сказала я холодно. — Ваши насмешки на меня не действуют. Я нахожусь здесь для выполнения моих обязанностей. В вашем собственном доме вы вольны поступать, как вам заблагорассудится. Не подвинете ли вы вашу ногу так, чтобы я могла пройти?
Мистер Де Вере внезапно вскочил из-за стола и с жаром обнял меня.
— Пенелопа, — закричал он ужасным голосом, — я люблю вас! Вы — бедная, маленькая, подсушенная, вымытая, белоглазая, бледнолицая, церемонная, угловатая янки. Я полюбил вас с того момента, когда мой взгляд упал на вас. Выйдете за меня замуж?!
Я боролась с ним, пытаясь освободиться.
— Пустите меня! — кричала я. — О, если бы только Сайрус был здесь!
— Сайрус! — загремел мистер Де Вере. — Кто этот Сайрус? Клянусь, Сайрус никогда не получит вас!
Он поднял меня одной рукой над головой и швырнул меня через окно вниз, во двор. Затем вслед за мной он стал швырять обстановку, вещь за вещью; последним полетело пианино. Потом я услышала, как он сбегает по лестнице, и через момент почувствовала, как струя какой-то жидкости стекает по обломкам мебели. Я узнала острый запах керосина и услышала треск зажигаемой спички и дикий скрежет пламени, почувствовала внезапную опаляющую жару — и больше ничего не помнила.
Когда я пришла в сознание, я лежала в своей постели, и миссис Де Вере сидела около меня, обмахивая меня веером. Я попыталась встать, но была слишком слаба.
— Вы должны лежать спокойно, — нежно сказала миссис Де Вере. — У вас была горячка, вот уже две недели. Вы должны извинить моего сына, — боюсь, что он напугал вас. Он очень вас любит, но он такой порывистый…
— Где он? — спросила я.
— Он уехал, чтобы привезти Сайруса, уже время ему вернуться…
— Как я выбралась из этого ужасного пожара?
— Обри спас вас. Когда этот припадок прошел, он раскидал горящую мебель и принес вас сюда, наверх.
Через несколько минут я услышала шум шагов, и, подняв голову, я увидела Обри Де Вере и Сайруса Поттса, стоящих у моей кровати.
— Сайрус! — вскричала я.
— Здравствуйте, Пенелопа! — сказал Сайрус.
Прежде чем я смогла ответить, снаружи послышались громкие и враждебные голоса. Дверь была сорвана с петель, и дюжина замаскированных молодцов ворвалась в комнату.
— Мы узнали, что здесь находится проклятый янки! — кричали они. — Линчевать его!
Обри Де Вере схватил стол за ножку и убил, одного за другим, всех участников банды, собравшихся линчевать Сайруса.
— Сайрус Поттс, — закричал он, — поцелуйте эту школьную мамзель, или я выпущу вам мозги, так же как я сделал с этими ребятами!
Сайрус холодно чмокнул меня.
Неделю спустя Сайрус и я уезжали в Бостон. Его жалованье дошло до двадцати пяти долларов в месяц, а я скопила двести десять долларов. Обри Де Вере провожал нас до поезда. Под мышкой он нес бочонок с порохом. Когда наш поезд тронулся, он сел на этот бочонок и поднес к нему зажженную спичку. Один из пальцев его ноги упал в окно вагона, прямо мне на колени.
Сайрус не ревнивец, и я держу теперь этот палец в бутылке со спиртом на моем письменном столе.
Мы уже поженились, и я никогда больше не поеду на Юг.
Южане слишком порывисты.
