ожидании своего суженого. Ах, если бы только любовь была вездесущей, то она бы выбила из рук ее возлюбленного этот сверкающий стакан с ледяной водой и швырнула бы его на пол, не позволив к нему прикоснуться его губам!
Фергюс взял стакан и долго изучал его прозрачное содержимое. Потом, словно по чьей-то подсказке, выпил всю воду до последней капли. Когда он ее пил, Уильям Микс, с дьявольским выражением на лице одержанного триумфа, только довольно потирал свои холодные влажные руки, испытывая в душе настоящий восторг.
— Что это такое? — спросил Фергюс. — Что это за холодная, освежающая жидкость, которая разливается внутри моего нагретого тела такой возбуждающей свежестью? Что это за нектар, лишенный вкуса, цвета, но такой свежий, словно утренний воздух, который утоляет жажду, но не возбуждает чувств? Скажите, мистер Микс, ее можно найти повсюду?
— Это простая вода, — не задумываясь объяснил Уильям, — ее полно повсюду.
— Я часто ходил под парусом по реке, — сказал Фергюс, — часто мою руки дома под краном, но никогда прежде не видел такой воды.
Фергюс осушал один стакан за другим из охладителя, и наконец Уильяму пришлось его силой оттаскивать от него, чтобы выпроводить из зала.
Они расстались у выходной двери, Фергюс возвращался домой по улице словно в каком-то счастливом сне, время от времени чуть слышно повторяя про себя: «Вода! Вода!» Уильям Микс смотрел ему вслед с удовлетворенной дьявольской улыбкой на смуглом лице.
Вечером, когда Фергюс, закрыв свою лавку, собирался домой, он вдруг почувствовал непреодолимый приступ жажды. Он уже так пристрастился к этой чудесной ледяной жидкости, что стал ее безвольным рабом. Фергюс вошел в небольшой салун на углу, куда он обычно заходил, чтобы пропустить стаканчик. Бармен, схватив рюмку, потянулся за спрятанной под прилавком бутылкой.
— Не нужно, — сказал Фергюс, — не торопитесь. Принесите мне, пожалуйста, стакан воды.
— Вы должны мне доллар пять центов, — недовольно сказал бармен. — Прошу вас, мистер Холлиан, заплатите немедленно, покуда я не рассердился от необходимости постоянно вам об этом напоминать, сделайте одолжение.
Фергюс бросил деньги на стойку и, с трудом преодолевая себя, вышел из салуна.
В этот вечер он не пошел к Кэтлин, больно плохо себя чувствовал. Он брел наобум, жажда его донимала, причиняя боль, когда он вдруг увидел, как из вагона-ледника вывалился большой кусок льда с кокосовый орех. Он, схватив его двумя руками и спрятавшись за кучей досок, стал жадно лизать его. Глаза у него налились кровью, руки сильно дрожали.
После этого случая он стал держать кувшин с водой под прилавком в своей лавке, и, когда никто из посетителей на него не смотрел, он нагибался, подносил кувшин ко рту и жадно пил эту проклятую жидкость. Она, булькая, лилась по его распаленной глотке, а облик черноглазой Кэтлин мерк перед его взором.
Вечером должно было состояться венчание Кэтлин с Фергюсом. Гостиная в ее коттедже была ярко освещена, розы и веточки вечнозеленых деревьев украшали все стены. Кейптаунский жасмин наполнял всю комнату своим дивным запахом, а букетики белых лилий свешивались с рам картин и спинок стульев. Брачная церемония должна была начаться в девять вечера, к семи уже стали собираться гости. Дразнящие запахи вкусных угощений, которые стряпала на кухне миссис О'Мэллиз, казалось, разносились по всей округе.
В гостиной, на столике, похожем на козлы, украшенном фиалками и зелеными веточками, стоял бочонок с виски, а вокруг него были расставлены несколько очень красивых импортных стаканчиков с подобающим для такого важного случая, как свадьба, ярким блеском на выпуклых бочках.
С сердца Кэтлин спадала тяжесть по мере приближения заветного часа. «Когда Фергюс станет моим, — говорила она себе, — я буду так его любить, буду такой миленькой, такой хорошенькой для него, что он навсегда позабудет о своей мрачной меланхолии. Если это не поможет, я выцарапаю ему глаза».
Минуты мучительно тянулись, и в половине восьмого Кэтлин, вся покраснев от робости, словно Лорелея, которая очаровывала мужские сердца, готовые от радости вырваться из груди там, на сиреневых высотах Рейна, заняла свое место у бочонка и стала наливать стаканчик за стаканчиком гостям этой вязкой жидкости, по цвету нисколько не уступавшей цвету ее раскрасневшегося лица.
В четверть девятого Фергюса еще не было, все руки, принимавшие стаканчики, уже заметно дрожали от беспокойства.
Без десяти минут девять мистер О'Мэллиз принес в гостиную обрез. Кэтлин расплакалась. Где же этот несносный Фергюс О'Холлиан?
В ярко освещенных залах Ассоциации молодых христиан собралась группа весело настроенных молодых людей.
Большинству наших граждан фактически ничего не известно о том, что происходит в подобных учреждениях. Полиция, конечно, знает о существовании таких мест для отдыха, но система городского управления такова, что запрещает стражам порядка входить в такие заведения, и они там появляются крайне редко.
Два человека играли в шахматы, лихорадочно преследуя короля своего противника, и глядели на расчерченную квадратиками доску с такой поглощенностью, которую часто замечают у людей такого типа. Кто-то играл на гитаре, из угла доносились грубые приступы хохота — это какой-то человек читал остинский «Стейтсмен».
За маленьким столиком в дальнем конце комнаты сидели О'Холлиан и Уильям Микс. Перед ними на подносе стояли два больших стакана воды. Уильям Микс говорил тихим, вкрадчивым голоском, а Фергюс самозабвенно слушал его с безумным выражением в глазах.
— Трезвость, — поучительно говорил Уильям, пытаясь задержать свои бегающие глазки на открытом и простом лице Фергюса, — трезвость — одна из главных человеческих добродетелей. Для чего человеку развращаться, разрушать алкоголем мозг, заглушать голос своей совести и самому себе ковать цепь, чтобы скрутить ею свои самые лучшие надежды и порывы? Будем же людьми, будем вести умеренную, трезвую, чистую жизнь. Поверьте мне, мистер О'Холлиан, так будет гораздо лучше.
Рука Фергюса тут же потянулась к стакану, и холодная вода потекла по его горлу.
— Еще, — выдохнув, сказал он, и его глаза лихорадочно заблестели.
Проходивший мимо какой-то член ассоциации положил руку на плечо Фергюса.
— Старик, — сказал он шепотом, — ребята знают, что тебе это очень нравится, но не стоит все же заходить слишком далеко. Для чего нам рыть еще один артезианский колодец, скажи на милость?
Уильям бросил недовольный взгляд на молодого человека, и тот отошел от их столика.
Когда четверо стали исполнять песню «Приди к нам, источник!», Фергюс, забыв обо всех ассоциациях и своих лучших намерениях, тут же присоединился к квартету со своим сильным, звучным тенором, и на лице Микса появилось выражение дьявольского удовлетворения.
А в эту минуту Кэтлин рыдала в объятиях матери. Мистер О'Мэллиз загонял пыж в патрон своего обреза, а вкусный свадебный ужин стыл на красивом банкетном столе.
Вдруг духовой оркестр на улице заиграл любимую мелодию Кэтлин. Она привела Фергюса в чувство. Он, вскочив на ноги, опрокинул стол вместе с сидевшим за ним Миксом. Тот ловко вскочил с пола, помчался к охладителю, налил стакан ледяной воды и сунул его в руки Фергюсу. Но тот швырнул стакан на пол и как ошпаренный побежал к двери. Там его встретил ученый секретарь ассоциации с шлангом в руках. Он направил тугую струю прямо в лицо Фергюсу.
Фергюс, крепко сжав челюсти, уложил секретаря отдохнуть на пол, оставив у того на подбородке свою отметину, и стремительно выбежал из дома на улицу.
Когда часы начали бить девять, мистер О'Мэллиз загнал в свой обрез два патрона, один еще зажал в руке и стал выискивать среди гостей своего будущего зятя. Дверь резко распахнулась, и в комнату вбежал Фергюс. Кэтлин радостно бросилась ему навстречу, но он ее грубо оттолкнул.
— Прежде нужно исполнить одну обязанность, — сказал он.
