обещания, супружеской измене, за выболтанные секреты и скучные истории. Человек, который в лунную летнюю ночь не расскажет больше того, чего на самом деле знает, — большая редкость. Четверо из нас обладали определенным иммунитетом по отношению к лунному свету и розам, один из нас был достаточно молод, чтобы почувствовать сладостный эффект поцелуев Луны, которые она раздаривала темным верхушкам деревьев, воздушной перспективе дрейфующих, похожих на бухточки облаков, белых глазков цветочков кизила, проглядывающих из древесной темноты. Он все это замечал и высказывал свои мысли открыто, без сослагательного наклонения, прямо, а мы, уставшие от мира пассажиры, что-то ворчали ему в ответ, потягивая наши трубочки и сигары, отказываясь откровенничать по таким пустякам.
— Разве не красиво? — спрашивал молодой человек. — Небо похоже на купол какого-то волшебного храма, леса пропитаны насквозь тайной, а тишину нарушает лишь тихое дыхание природы.
— Мило, конечно, какие могут быть разговоры, — откликнулся страховой агент. — Но позвольте мне сказать вам, что я знал людей, которые разбрасывали микробов неизлечимых болезней вот по этой старой реке. Вы чувствуете, как с каждой минутой усиливается сырость? Никто не знает, что может произойти в следующую минуту. Особенно человек, обремененный семьей, которая зависит от него…
— Заткнитесь, — рявкнул аптекарь. — Если вам угодно поговорить на профессиональную тему, то порекомендуйте меня такому человеку. Мы совершаем эту вылазку ради удовольствия, и я не желаю ее портить трепом о бизнесе. Поговорите лучше о малярии, ведь еще есть две бутылки…
— Ну, вон куда хватили, чем же это лучше? — сказал адвокат. — Вы все твердите одно и то же до тех пор, покуда ваши мозги не сконцентрируются на чем-то другом. Давайте мне трибуну свидетеля, и я с нее поклянусь, что никогда не говорю о своем бизнесе за пределами конторы; если это не так, то гоните меня в шею из зала суда!
— Эта ночь, — сказал владелец овечьей фермы, — напоминает мне о той, когда я заблудился в лесу, идя вдоль Холодной реки. Это была та ночь перед тем утром, когда я увидал миридж…
— Что-что? Может, мираж? — сказал молодой человек.
— Нет, — ответил фермер, — это был не мираж, а миридж, причем самый реальный, который я когда-либо узрел. В этом было что-то весьма странное, и я часто об этом не рассказываю, но ведь когда видишь что-то экстраординарное, так и тянет высказаться, не так ли?
— Ну, валяй, — сказал аптекарь, протягивая руку за кисетом, — послушаем твою байку. Совсем немного осталось на свете вещей, которым современный человек не верит.
— Это случилось осенью восьмидесятого, — начал хозяин овечьей фермы, — когда я перегонял овец в графстве Ла-Саль. Поднялся сильный северянин, и ужасный гром рассеял мое стадо из полутора тысяч баранов. Пастух не смог с ними совладать, и они разбежались по всему чапарралю, этим густым зарослям кустарников. Я вскочил на свою лошадь и погнался за ними, и за целый день мне удалось согнать в одно место большую часть стада. Я встретил одного наездника, мексиканца, который сказал мне, что видел их «целую кучу» возле переправы Пало Бланко на Холодной реке. Я поехал в этом направлении и на закате очутился на равнине, где из-за густого кустарника не было ничего видно на расстоянии пятидесяти ярдов в любую сторону. В общем, я заблудился. Часа четыре или даже пять моя лошадка брела спотыкаясь по густой, сочной траве, шла то в одну, то в другую сторону и, кажется, понимала не больше меня, где она находится. К двенадцати часам я сдался, стреножил мою лошадку, а сам лег на седельное одеяло, чтобы отдохнуть до утра. Я, конечно, ужасно волновался за своих жену и ребенка, которые остались одни на ранчо, так как знал, что они будут до смерти напуганы моим долгим отсутствием. Ну, там, конечно, особенно опасаться было нечего, но вы же знаете, как эти женщины ведут себя, когда наступает ночь, особенно если на расстоянии десяти миль вокруг нет ни одного соседа.
Я проснулся на рассвете и, как только произвел оценку местности, сразу понял, где нахожусь. С того места, где я стоял, была видна дорога на Форт Эвелл, а на ее обочине стоял знакомый мне высохший вяз. Значит, я — на расстоянии около восемнадцати миль от своего ранчо. Я тут же вскочил в седло и когда бросил взгляд через Холодную речку в направлении дома, то увидал этот миридж. Все эти мириджи на самом деле какое-то чудо, просто удивительно. Мне в жизни приходилось их видеть раза три-четыре, не больше. Утро было туманным, кудрявые облачка, похожие на бухточки, также плыли по небу и в ложбинах тоже стоял туман. Я видел мой дом, мое ранчо, сарай для стрижки овец, забор, на котором висели седла, поленницу дров, топор, воткнутый в чурбан, — в общем, все, что было на моем дворе, я видел ясно-ясно, словно все это находилось от меня на расстоянии не больше двухсот ярдов, а я смотрел на все это через легкий утренний туман.
Все это казалось каким-то призрачным, чуть больше, чуть меньше, чем на самом деле, но я отчетливо видел белые занавески на окнах и даже ягнят, пасущихся возле загона. «Как все же забавно, — подумал я, — видеть все так близко, когда до дома целых восемнадцать миль!»
Вдруг я увидел, как отворилась дверь, на крыльцо вышла жена с нашим ребенком на руках. Не знаю, почему я не заорал, не окликнул ее, — не могу этого понять. Но, клянусь, я был ужасно рад ее видеть, знать, что она жива-здорова. И вот тогда я увидал что-то большое, крупное, черное; это черное двигалось, становилось все отчетливее и, когда вся картина вошла в фокус, я понял, что это мексиканец со своим широкополым сомбреро, подъехавший на своей лошади к забору ранчо. Он постоял там с минуту, потом я увидел, как моя жена вбежала в дом, захлопнув за собой дверь. Я видел, как мексиканец спрыгнул с лошади, подергал запертую дверь, а потом пошел за топором, который торчал в чурбане среди кучи дров. Он вернулся со своим орудием и принялся рубить дверь. Миридж становился чуть тусклее, словно его краски выцветали. Не знаю, что меня дернуло тогда, в ту минуту, что заставило совершить такую глупость, но я ничего не мог с собой поделать. Я быстро вытащил из чехла свой винчестер, прицелился в этого подлого негодяя и выстрелил. Потом стал клясть себя, называть законченным идиотом: кто же пытается пристрелить человека на расстоянии восемнадцати миль? Я вложил в чехол свою винтовку, вскочил в седло и, вонзив шпоры в свою лошадку, помчался через густой кустарник с такой скоростью, с какой путник улепетывает от гремучей змеи.
Я проскакал все восемнадцать миль минут за восемьдесят. Я не выбирал дороги, скакал напролом, через колючие заросли, ловко перепрыгивая через речки и ручьи. Когда доскакал до ранчо, то свалился со своей лошадки, а она, вся в пене, прислонилась к забору и с укоризной глядела на меня. Перемахнув через забор, я помчался к черному входу. С грохотом взбегал по ступенькам крыльца и орал словно безумный, выкрикивая имя жены, Сэлли, но не узнавал своего голоса, это был не мой голос, могу поклясться.
Дверь отворилась, и на пороге появилась жена с ребенком, слава богу, оба живы-здоровы, только перепуганные, словно кролики.
«Ах, это ты, Джим, — сказала жена, — где же, где же ты так долго пропадал? Какой-то пьяный мексиканец сегодня утром напал на наш дом, пытался взломать дверь, разрубить ее топором. Я хотела задать ему несколько вопросов, но не могла. Вот, сам посмотри».
Парадная дверь была изрублена на куски, на крыльце лежал топор, а на земле неподалеку и сам мексиканец. Пуля из моего винчестера угодила ему прямо в лоб.
— Ну и кто его застрелил? — спросил адвокат.
— Я рассказал вам все, что мне известно, — ответил владелец овцеводческой фермы. — Сэлли сказала мне, что этот человек вдруг неожиданно упал в тот момент, когда долбил дверь топором, но она никакого выстрела не слышала. Я не собираюсь ничего объяснять, просто рассказываю то, что произошло. Вы можете, конечно, сказать, что кто-то в кустарнике, увидев, как этот наглец взламывает дверь, пристрелил его, используя при этом бесшумный порох, а затем улизнул, не оставив своей визитки, но вы также можете сказать, что ни черта не понимаете, как, впрочем, и я сам.
— Неужели вы думаете… — начал было снова адвокат.
— Ничего я не думаю, — перебил его хозяин овец. — Обещал, что расскажу вам об этом миридже, который я видел, и все честно и подробно вам рассказал. Ну что, там в кофейнике не осталось еще кофе?
Трагедия{42}
