— Он? Да что вы, — презрительно хмыкнула Лили. — Это обычный актер. К тому же очень скверный. Ему редко дают роли.
— Но он высоченный!
— С нашим великаном не сравнить.
— Почему он прячет лицо?
— Он такой красивый, что привлекает чересчур много внимания. Для сцены это, конечно, превосходно: никто не замечает, как плохо он играет. Но в остальное время — просто мука!
Я молчал, не веря своим ушам.
Девица смотрела на меня, разинув рот. Затем вздохнула, и взгляд ее стал томным.
— Всегда представляла себя на сцене. — Она густо покраснела. — Я ведь пою.
— Правда? — весело сказала Лили.
— Да, но… — Девушка показала на ребенка.
— Мы бы с радостью вас послушали. Может, за чаем и тортом?
Девушка перекинула ребенка с одного бока на другой. На ее лице явственно боролись противоречивые чувства. Конечно, мы подозрительные незнакомцы, которым нельзя доверять, с нами, наверное, даже не следует разговаривать… и все-таки… ей казалось, что она хорошо понимала нашу кочевую актерскую жизнь. Вдруг во взгляде девушки появилась решимость.
— На задах есть изба, — затараторила она, — всего одна комнатка. Я хотела перевезти туда свою матушку из Спеннимура, но Гарри сказал, что лучше сдать жильцам. Понимаете, так выгоднее, да и спокойнее, ведь матушка любит поболтать. Но думаю, не будет большого греха, если вы там переночуете (только сидите как мышки!), чем-нибудь перекусите, ну и…
— Послушаем, как вы поете? — сказала Лили.
Девица улыбнулась щербатым ртом.
— А Гарри? Он меня не тронет?
— Гарри… — Девица осеклась, щеки ее вспыхнули, и она взглянула искоса. — Не тронет, если будете сидеть тихо. Гарри нелюдим. Но я могу спеть для вас, пока его нет дома, я ведь всегда пою сама с собой. Только он недолюбливает людей. Я даже не скажу, что вы здесь, когда он вернется: он ничего и не узнает, верно? Вы же не будете шуметь?
Девушка была столь бесхитростна, что я не опасался подвоха, — ну, разве что она случайно проговорится. Но при каждом упоминании Гарри девица так менялась в лице, что я понял: она не расскажет о нас не только мужу, но и соседям. Постепенно я догадался, как она рисковала, попросив нас послушать ее.
«Изба» оказалась простой лачугой с грязным полом. Судя по запаху, там раньше держали домашний скот. Но горел очаг, было тепло и сухо.
Пока Лили ходила по нужде, девушка принесла миски с дымящимся жарким и ломтями хлеба, которые я припрятал в карман на завтра. Поставив поднос, девица пролепетала:
— Меня зовут Кэсси Купер. То бишь Кэсси Берк, миссис Берк.
Ее лицо носило печать страданий. Она была еще молода, как я и предполагал, лет шестнадцати, но широка в талии, с обветренной кожей и глубокими морщинами в уголках рта: жизнь уже успела ее потрепать.
— А меня Виктор… Виктор Оленберг. — Для меня собственное имя тоже звучало непривычно.
Она отрывисто кивнула.
— Сэр, вы ведь правда великан? Почему же ваша подружка вас дразнит?
— Не знаю, зачем она все это говорит.
Кэсси с чувством кивнула, словно тоже не понимала, почему люди поступают так, а не иначе.
— И еще, — она украдкой глянула на меня, — вы носите этот капюшон вовсе не потому, что вы слишком красивый, да?
Я покачал головой.
Ее словно прорвало:
— Раз Гарри сказал, что наденет мне на голову овсяный мешок перед сном. Понимаете, я сама виновата: я горько плакала над одной грустной историей. Я услышала ее, а потом вспоминала много лет подряд, и лицо всегда краснело и отекало.
Она смяла в руке передник и умолкла так же внезапно, как заговорила.
— Глаза краснеют от слез даже у королевы, — успокоил я.
— Королева? — Кэсси тотчас забыла о своих невзгодах. — Вы видели ее? Нет, не как она плачет, ведь ей нельзя плакать, а вообще — вы видели королеву? Ох!
В дверях появилась Лили. Наверное, заметив надменность в ее осанке, девица слегка присела в реверансе.
— Что за байки вы тут рассказываете, Виктор? — спросила Лили. — Как вы ходите на прием к королеве, словно к себе домой?
Голос у нее стал сердитым и недовольным.
— Я принесла вам поесть, мисс, — сказала Кэсси.
Лили уселась на полу. Она ткнула пальцем комковатое блюдо, скривилась в отвращении и отодвинула миску.
— Я же просила торта. Даже не знаю, как это назвать.
— Она вырвала еду изо рта у детей, — строго сказал я. — Спасибо, миссис Берк.
— Какое красивое на вас платье, мисс, — Кэсси нарушила молчание. — Сразу вспоминается свадьба. Наверное, когда вы играли невесту, вдруг разразилась гроза, потому оно такое грязное и порванное. Когда догоните свою труппу, вам придется найти новый костюм, пока не починят этот.
Лили промолчала. Под ее каменным взглядом девушка опустила глаза. Она стояла перед нами неподвижно и теребила передник. Было ясно, чего она так униженно ждала.
— Хотите спеть для нас сейчас? — спросил я.
Кэсси радостно вздохнула, но едва открыла рот, как из дома донеслись грохот и оглушительный кошачий концерт, сменившийся тоненьким хныканьем.
— На минуту нельзя одних оставить! — Она выбежала из лачуги.
Послышались крики, вопли и шлепки, внезапно наступила тишина, а потом разразились рыдания. Не знаю, кто плакал — Кэсси или ребенок: когда она вернулась, лица были мокрые у обоих. На одном боку она несла того, что мы уже видели — теперь он извивался и ревел, а на другом — орущего младенца с огромными волдырями на шее и щеках. Кроме того, на лбу младенца мгновенно вскочила шишка.
Не обращая внимания на детей, девица решительно прошагала на середину комнатки и запела.
Будь ее голос таким же приятным, как характер, девушку можно было бы сравнить с розой, расцветшей на навозной куче. Но, увы, она выла, как пьяная буфетчица из ночной гостиницы. Старший ребенок корчился и брыкался, умоляя отпустить. Кэсси не обращала внимания, и тогда он со всей силы ударил ее по лицу.
Губы девушки задрожали, она разрыдалась и выбежала.
— Гадкое хнычущее отродье, — Лили скривила свое красивое личико в омерзении. — Нужно было утопить их сразу после рождения, как слепых котят.
Она прислонилась к стене и закрыла глаза.
Поздней ночью спотыкающиеся шаги и негромкие проклятья возвестили о том, что Гарри вернулся. Я собрался уходить. За руганью последовали удары и плач — в последнее время я слышал эти звуки слишком часто. Глядя на Лили, я приложил палец к губам и тихо вышел наружу.
Гарри разозлился оттого, что остался без ужина.
— Он бы высох и зачерствел, — оправдывалась Кэсси, икая и всхлипывая. — Я сейчас состряпаю. Подожди минуточку.
— Он и без того как подошва, — проворчал Гарри. — Куда ты его дела? Я съем черствым.
— Я… отдала приблудному псу. Знала, что ты не захочешь, а пес был такой голодный…
— Ты отдала мой ужин собаке?! Черт бы тебя побрал! Стоит мне отвлечься — и ты обдираешь меня как липку!
Я поскребся под самым окном.
