лазе, где можно откалывать лишь небольшие куски породы.
— Хорошо хоть лампа не потухла, — сказал Дарби. — Чиркать кремнем рискованно. — Он показал мне на экран вокруг фитиля. — Никогда не выпускайте пламя из этой сетки. Тут столько газов, что даже названий для всех не придумано: черный, удушливый, газовая смесь после взрыва… Если пламя уменьшается, возвращайтесь туда, где можно дышать. Вспыхивает — падайте на пол. Под потолком стелется рудничный газ. Он может взорваться, но иногда просто загорается. Угольная пыль тоже взрывается, если ее достаточно много и ей так захочется — безо всякой искры и без малейших предупреждений. Будто раздраженная баба с зубной болью.
Я кивнул. Лили преподала мне урок, после которого я хорошо понимал других мужчин.
— Теперь вы можете спросить: есть тут хоть что-нибудь несмертельное? — Дарби усмехнулся. — Отвечаю: нет.
— Что же мне искать?
— Следуйте по главному пути, чтобы не заблудиться. Зовите и прислушивайтесь, не откликнется ли кто. Покамест не обращайте внимания на лошадей, но помните: у каждой где-то поблизости должен быть погонщик.
Пол под ногами завибрировал, и вдалеке громыхнуло.
— Похоже на обрушение, — сказал Дарби и с негодованием выругался. — Рейнольдс поскупился на подпорки еще и в тех забоях, откуда уже добыли весь уголь. Или, возможно, схлопнулся один из дальних туннелей.
— Схлопнулся?
— Это когда порода смещается и пол подскакивает до потолка — словно рот захлопывается. Упаси Господи очутиться между
Он прошагал в темноту.
Я подождал, наблюдая за его тускнеющей лампой, прислушиваясь к журчанию зумпфа и слабому шуму лифта наверху. Из темноты Дарби окликал тех, кто еще мог его услышать.
Я вошел в туннель напротив того, куда направился Дарби. Держа лампу внизу, я пробрался вдоль грубо обтесанных стен и деревянных опор. Впереди пути сворачивали к обитой полотном деревянной двери, плотно пригнанной к земляному сводчатому проходу. Я открыл ее и позвал. Мои слова повторились эхом в бездонных глубинах. Никто не откликнулся.
За спиной послышались голоса, и я понял, что лифт доставил новую партию людей. Я замечтался, потрясенный увиденным, но затем ускорил шаг: мешкать было нельзя.
Некоторое время я двигался вдоль колеи. За главными дверьми было много других. Я расстроился, представив, что за каждой дверью сидят в ловушке горняки. Открыв пятую или шестую по счету, я шагнул внутрь. В глубине виднелась еще одна закрытая дверь.
Недолго думая, я поднял лампу, чтобы лучше рассмотреть опоры. Слишком поздно вспомнил я предостережение Дарби. Пламя вмиг выросло, будто в него подлили масла, и с резким треском вспыхнул потолок. Я упал на пол. В мгновение ока весь потолок был объят бурным морем огня. Я застыл на минуту, очарованный жуткой красотой, и задом пополз обратно. От усилия разболелось плечо, и вскоре кровь равномерно потекла из-под повязки.
Я быстро вернулся в главный туннель. Темноту пронзали светлячки ламп: сверху еще спустились люди. Понимая, что они лучше меня сумеют осмотреть лабиринты комнат за дверьми, я направился дальше по главному пути. Наверху в туннеле скопился дым, и я наклонился еще ниже, чтобы вдохнуть более свежего воздуха.
Следующая дверь была сорвана с петель какой-то гигантской силой, доски разбросало по всему туннелю, одна даже вонзилась в стену. Шагнув в комнату, я обнаружил пустую вагонетку, сбитую с путей. Прямо за ней к стене привалилась лошадь. Она зажала мальчика лет двенадцати, положившего голову и руки ей на спину. Казалось, будто мальчик и животное спят. Но они не спали.
Конечно, я был готов к этому, но зрелище первого трупа ошеломило. Меня бросило в пот, когда я поднял мальчика и положил в вагонетку, которую поставил обратно на пути. Даже не знаю, отчего он погиб: от взрывной волны или от дыма, застилавшего глаза? Лишь пару минут спустя я сообразил, что его присутствие должно указывать на забой выработки.
— Кто-нибудь слышит меня? — позвал я. — Есть тут кто живой?
Молчание.
Я направился по этой же ветке и наткнулся на другую дверь, тоже оторванную. Рядом с ней я обнаружил тело мальчика чуть младше.
В конце концов я понял, что спасать почти некого.
Я вернулся за вагонеткой и подтолкнул ее по колее ко второй двери. Положил младшего мальчика рядом с первым и втолкнул тачку в следующую комнату.
Там были раскиданы лопаты и кирки, а также пустые деревянные бадьи с изогнутыми доньями, напоминавшими полозья. Посреди инструментов валялись двое в неестественных позах. Я положил их на дно тачки, а тела поменьше переместил наверх.
От этой комнаты отходило несколько малых туннелей — всего пару футов высотой, где как раз велась работа. Опустившись на колени, я поднес свет ко входу в первый туннель: там блеснул тонкий пласт угля и показалась нога в сапоге. Я вцепился в нее и потянул. Порода осыпалась, и туннель обрушился. Я разгреб глыбы угля и рыхлую землю. Освободив тело, погрузил его на тележку.
В следующем туннеле лампа осветила девочку лет шести, с личиком, почерневшим от угольной пыли. Я ухватил ее под мышки, рассчитывая вытащить без труда, но не тут-то было. Этот туннель тоже обвалился. Я подкопал тело. Ремни и цепи на талии ребенка соединялись с тяжелым предметом, который был похоронен под завалом. В такой тесноте не удалось развязать ремни, потому я просто схватил цепи и выдернул тяжесть из-под засыпавшей ее земли. Полностью откопав девочку, я увидел, что она была запряжена в одну из кривых бадей, точно лошадка.
Казалось, ее тело было тяжелее других. Я положил его сверху. На щеке девочки блеснула слеза. Сердце екнуло, но я тут же понял, что слеза не ее.
Вот оно как. Быть человеком — значит умирать.
А я-то, буквально сотканный из смерти, все равно не принадлежал к человечеству.
Я прислонился к вагонетке и вцепился в ее стенки для упора. По сравнению с тем, что я увидел, мое собственное существование, всегда казавшееся мне жалким, было безудержным прославлением свободы. Я считал себя несчастным, не догадываясь, что это слово означало для других.
Сердце в груди сдавило, и я стал задыхаться. В комнате потемнело, лампа почти погасла. Воздух там был скверный, но я не заметил тусклого пламени. Я толкал вагонетку по рельсам обратно к главному туннелю. Вдруг земля подо мной затряслась сильнее, чем раньше.
Затем послышался негромкий стон.
— Эй! — Возможно, от вибрации кто-то очнулся. — Где вы?
Я так запыхался, что мог только шептать. Я выставил вперед лампу, надеясь, что она не погаснет.
— Сюда… Сюда…
За следующей раскуроченной дверью лежал мальчик, отброшенный к стене за вагонеткой. Вероятно, тележка отчасти заслонила его от взрыва, хотя мальчика оглушило, а лицо его заливала кровь из глубокой раны, рассекавшей весь лоб.
— Закройте дверь, — слабо произнес он, пока я нес его по сводчатому проходу.
Дарби объяснил, что двери в туннелях служат для вентиляции, их открывают и закрывают дети, сидящие в темноте и ждущие вагонетки. Мальчик пробормотал, задыхаясь:
— Бенни сказал, чтобы я никогда… не оставлял ее открытой… Закройте дверь.
Я шепнул ему, что все в порядке.
Мне очень не хотелось класть живого к мертвым, но другого места для мальчика не было. К счастью, он не открыл глаз и не понял, кто его соседи.
В эту минуту свет потух.
